Восьмой день недели - [91]

Полностью разрушил иллюзию похожести категорический приказ-мольба, заставивший бы любого японского рабочего вздрогнуть от неожиданности, не поверить в реальность происходящего. На самом обычном листке бумаги было напечатано:

«В профсоюзном комитете цеха имеются путевки в заводской профилакторий. Питание, ночлег, лечение, доставка на автобусах к Матырскому водохранилищу и обратно — бесплатные. Работникам третьей смены явка обязательна».

…В новом стекольном отделении все было разворочено, перерыто вдоль и поперек, лишь чужеродно вырисовывались две стекловаренные печи. Одна поблескивала под лучом прожектора в почти завершенном виде, а вторая еще только прорастала из фундамента, окруженная кранами, горками огнеупорных материалов. Виктор перепрыгнул через канаву, остановился возле «своей» печи, пытаясь на глазок определить границы печи. Подумал о том, как быстро летит время. Совсем недавно вроде бы, когда завод получил правительственное задание по выпуску новых видов кинескопов, вопрос стоял острей острого: получать ли полуфабрикаты по линии кооперации из Москвы или наладить выпуск кинескопов на месте, в новом корпусе? Мнения специалистов тогда резко разделились. Максименков активно возражал против шапкозакидательства, против волюнтаристских решений — перекраивать территорию, возводить новые печи, осваивать зарубежную технологию и одновременно выполнять государственный, прямо скажем, и без того напряженный план. Это казалось действительно невозможным делом. Разве забудешь, как Максименков сказал на заседании партийного комитета: «Известно, что внедрение нового есть насильственное проникновение чужеродного предмета в сопротивляющуюся среду». Однако, к удивлению многих, Виктор выступил против Максименкова, а следовательно, и против своего прадеда, который на этот раз отмолчался. Лишь по дороге домой Кирьян сказал угрюмо: «Смотри, Витюшка, от языка до рук — дистанция огромная. Взялся за гуж — будь дюж».

Руководство завода поручило тогда ему довести печь «до ума». Проектанты представили традиционный вариант. Молодые ребята-инженеры во главе с Виктором, ознакомясь с чертежами, не согласились с рядом предложений: «Пока будем возводить этакую старомодную махину, она еще больше морально устареет». Родилась у ребят коллективная идея, которая заключалась в том, чтобы перестроить конструкцию варочной части. Предложением этим словно камень в тихую воду бросили. Снова трое суток спорили специалисты. И снова дерзкая идея взяла верх. Позже увлекся новой конструкцией и сам Максименков. Лидия, помнится, даже обед им двоим из дома приносила.

…Возле первой стеклопечи Виктор задержался, обласкал взглядом ее округлости, обошел со всех сторон. Прислушался. Глухо постукивал внутри печи молоточек каменщика-футеровщика: кто-то проверял кладку на слух. Пусконаладчики, видимо, ушли на обеденный перерыв — на торцевой стороне стеклопечи висели тросы, пучки разноцветных проводов, мотки кабеля были перекинуты через трубы теплотрассы. Виктор прикрыл глаза, представил, как через десяток дней расплывется по зеркалу печи живая стекломасса, пойдет стеклянная река «его» печи.

Задумался и не заметил, как очутился перед ним Тамайка. «Камертон общественного мнения», как прозвали его в цехе, показался Виктору еще больше похудевшим, чем прежде. Фартук болтался, словно парус крохотной лодки-джонки на слабом ветру.

— Тамайку, однако, начальник ищет?

— Что это у тебя в руках? — спросил Виктор, — Какие-то веревки. В стекольном корпусе их вроде бы приспособить некуда.

— Тамайка не знает. Узлы, однако, распутываю, — простодушно ответил парнишка, — дядя Парфен велел. — Глаза его совсем утонули в узких разрезах. — Смоляные узлы Тамайка распутал, сыромятные — распутал, а эти — шибко трудно, шибко трудно.

Виктор усмехнулся: «Подраспустили вас тут, ерундой занимаетесь в рабочее время». Хотел взять из рук Тамайки веревку, но в этот момент басовитый голос дежурного диспетчера объявил по громкоговорящей связи: «Внимание! Внимание на постах! У печей! В составном! В смесительном! Генеральный директор в цехе!»

Генеральный директор Евгений Григорьевич Остапчук тоже был в поселке и на заводе колоритной фигурой, в чем-то он походил на председателя заводского комитета профсоюза. Только если Николай Николаевич был «помешан» на общественных делах, то Остапчук — жил производством, увлекался сногсшибательными проектами, любил и умел рисковать, никогда не останавливался на достигнутом, резал в глаза правду-матку любым чинам. Возможно, за «язычок» и не продвигался долгое время по служебной лестнице. А как назначили года два с половиной назад генеральным директором, ожил, «вспомнил молодость», изменился даже внешне. До этого вообще не обращал внимания на свою внешность, ходил в старомодном пиджаке, стоптанных ботинках. Теперь одежду сменил, но привычки, характер остались прежними. Это он, будучи главным инженером, горячо поддержал Виктора, взял его сторону в вопросе реконструкции на действующем производстве.

Виктор, увидев генерального директора издали, поспешил навстречу. Они обменялись крепкими рукопожатиями, чувствовали оба: нужно обняться, но на веревочных трапах уже «висели» наладчики. Генеральный, а для Виктора просто дядя Женя, тоже был давним другом стекольниковской семьи. Он частенько качал маленького Виктора на колене, а однажды, когда Виктор приехал к прабабушке на лето, дядя Женя пошел с ним за ягодами в дальние закружные леса. Возвращаясь под вечер, дядя Женя остановился перед речушкой, заросшей по берегам диким шиповником, взял его на закорки и понес. Речушка потемнела от частых дождей, бурлила, подмывая глинистые берега. Широкая доска, перекинутая чьими-то добрыми руками, соединяла два берега. Виктор смотрел на черную, змеящуюся воду, не замечал, как скользил по доске дядя Женя, стараясь удержать равновесие. Перейдя на тот берег, дядя Женя сказал странную для маленького Виктора фразу: «Всю жизнь — на плечах груз, под ногами — бурлящая вода. Хорошо!»