Восьмой день недели - [77]

После гибели Алексея и Наташи Пелагея стала для маленького Костика второй матерью, а возвратившийся с фронта Кирьян — родным отцом. Вырастили хорошего человека. Константин тоже начинал на заводе, в стекольном. Обещал вырасти в мастера, но… служил в армии в Прибалтике, познакомился с латышкой, с разведенной. Остались у нее от первого брака две девочки. Была Луиза внешне очень броской, беловолосой от рождения. В шестидесятом сынок у них родился — Виктор. Как переживали старшие Стекольниковы. Мало того, что внук изменил родному заводу, Подмосковью, да и правнука в глаза долго не видели. А как исполнилось Виктору семь лет, привез Константин старикам своего отпрыска. Поведал, что большой разлад у них намечается из-за Виктора. Так появился в заводском поселке еще один Стекольников. Виктор подрастал, и внешняя похожесть на отца и деда исчезла. Константин был светловолос, улыбчив, с впалой, как у всех Стекольниковых, грудью. А Виктор словно был не их, а латышской породы. Высок, плечи и грудь широкие, крутые, как у борца, профиль, как у матери, — задиристый, острый. Кирьяна радовало в правнуке все: одержимость, горячность, увлечение спортом, презрение к шмоткам с иностранными ярлыками. Пелагея, бывало, украдкой наблюдала за правнуком, любовалась, глядя на парня, а думы были о своем. Часто в уме подсчитывала, кому сколько было бы лет. Она родилась в 1899-м, сынок Алешка — в боевом 1920-м. Костик — незадолго до войны, в 1940-м. А правнук когда же? Выходило, что в 1960-м. В жизни все чудно́ устроено, диву даешься. Злая судьба отобрала у нее сына родного, потом и внука отдалила от родного очага, зато одарила правнуком. Виктор, можно сказать, был вроде сына их улицы. Особенно полюбили его в семье бездетного Николая Николаевича — председателя заводского комитета профсоюза. Вечерами зазывали к себе домой, потчевали чаем с вишневым вареньем, допоздна беседовали, по выражению Виктора, на «философские темы». Пришла пора — проводили на службу в Советскую Армию. Вернулся с благодарностью командования и дипломом техника, заочно доучивался. Парня и на заводе приметили, поставили бригадиром к стекловаренной печи: знали, что Виктор учился в местном филиале московского института. А как учился — анекдоты люди рассказывали. На первой лекции по технологии стекломассы он сидел в первом ряду и рассеянно слушал объяснения преподавателя. Тот, заметив, что Виктор не конспектирует лекцию, спросил: «Почему не выполняете то, что положено?» — «А зачем? — удивился Виктор, — я и так все запомнил». — «Что ж, проверим твои способности да и честность заодно», — проговорил преподаватель, вызвал Виктора к своему столу. И, каково было его изумление, когда Виктор все повторил едва ли не слово в слово.

Дипломную работу ее правнука даже опубликовали, разослали по всем предприятиям отрасли как пособие по передовому опыту. Да, Витек — от нашего корня. Нынче-то, глянь, сколько развелось и среди мастерового люда таких, что ищут работенку покороче, а рублик подлиннее. Виктор, наоборот, видел перед собой только работу. Правда, и цель у парня оказалась вовсе не той, что у прадеда. Кирьян — максималист, мечтал о всечеловеческом счастье, на меньшее никак был не согласный. А правнук однажды объяснил им свою юношескую теорию так: «Для чего рожден человек? Конечно, для счастья. Это не мое открытие. А в чем оно? Скажете, в работе. Отчасти верно. Только я бы еще добавил: в достижении поставленной цели. Великие умы чему вас учат: берись за невозможное — получишь максимум. Я себя не пожалею, труда своего, рук не пожалею, попробую подняться на самую высокую вершину, иначе не стоило и родиться». Тоже максималист, да другой.

Они с Кирьяном тогда посмеялись, не приняли всерьез запальчивые слова правнука, зато про себя отметили: парень далеко пойдет. И верно, забот на себя взвалил выше головы. Возглавляет производственно-массовый сектор цехкома профсоюза, председатель первичной организации общества «Знание» — а ему все мало. Пора бы и жениться, детишек завести, нет. Все откладывает «на потом». Когда подбирали специалиста для поездки в Японию за опытом, Виктор встал, предложил свою кандидатуру. Заверил директора, что лучше его вряд ли кто-нибудь справится с заданием. Директор усмехнулся: «Не возражаю, но с одним условием». — «С каким?» — «Ежели отдача от поездки будет мизерной, высчитаю с тебя деньги за командировку. Согласен?» — «Да, согласен».

Пелагея, конечно, не больно-то сильна в нынешней технологии варки особого стекла, однако вполне реально представляла, с какою целью Виктора направили в Японию. Наша страна закупила у тамошних фирм новую технологию изготовления цветных телевизоров с мудреным для русского слуха названием — «ин лайн». В стране Восходящего Солнца Виктору, конечно, покажут «вершки», а до «корешков» придется самому докапываться: наблюдать, анализировать, сравнивать. Когда провожали правнука, сердце Пелагеи тревожно сжалось: «Справится ли?» Но Виктор был уверен в себе.

В письмах из Японии не было и тени тревоги. И вообще, о работе — ни слова. Зато подробно описывал красоты страны, как летал над кратером вулкана Фудзияма, как Тихий океан лениво накатывал на берег пенистые валы, раскачивал на необозримой груди моторные лодки-кавасаки, как плавно вытекали воды из многочисленных каналов на рисовые поля, а островки на песчаных дюнах были удивительно похожи на яркие, цветные акварели; еще он писал, как трудно крестьянину возделывать рис — недаром иероглиф, изображающий слово рис, похож на нашу цифру 88. Оказывается, восемьдесят восемь потов нужно пролить, чтобы вырастить богатый урожай. Раньше, когда был жив Кирьян, она радовалась каждому письму правнука, запоминала их слово в слово, ярко представляла все, о чем он писал. А сейчас все эти воспоминания Пелагея воспринимала каким-то сторонним чутьем — вроде бы страшные и печальные, радостные и счастливые моменты жизни стали для нее совершенно безразличны. Многое могло припомниться длинными печальными ночами, но взволновать уже не могло. После смерти Кирьяна в ней словно что-то оборвалось — почернел горизонт, лица людей стали похожими друг на друга, их голоса сливались в монотонный шум, похожий на гул сварочной горелки в цехе. Пелагея не столько почувствовала, сколько поняла: и ее жизнь кончилась. Там же, на кладбище, устало и печально сказала родичам: «Заказывайте и второй гроб». Потом наклонилась над мертвенно-бледным лицом почившего мужа, тихо прошептала: «Подожди, Кирьянушка, чуток, я скоро приду. Еще одно дело справлю и…» Последние дни она совсем ушла в себя, нутром чувствуя, как жизнь медленно, неотвратимо покидала тело. Она уже мысленно отрешилась от всего земного.