Восьмой день недели - [68]
Встал Бруно. Его одного, наверное, не одолевали сомнения.
— Товарищи, инженер по снабжению Клементьева набрала двадцать пять баллов, — сказал он, будто речь шла о каком-нибудь объявлении. — Это самая низшая сумма.
Зоя Васильевна взглянула на Радина, словно ища защиты. Лицо ее медленно заливала краска.
— Мне кажется, — встал один из членов комиссии, — Клементьева — работник способный, видимо, условия работы у нее трудные.
— Позвольте, а у других работников в отделе условия лучше? — тотчас спросил Радин. — А они набрали большее число баллов.
— Значит, работают лучше.
— Выходит, так! — покорно согласилась Зоя Васильевна, пошла к двери. Остановилась у выхода. — Мне многое понятно…
Третий аттестуемый — кладовщик Ненахов — юркий, с усиками, узнав про свой результат, сразу перешел в наступление.
— Я буду жаловаться! — без обиняков начал он, — безобразие! Во все дырки — затычка Ненахов. В хоре пою, лекции читаю, в дружине состою. За эти мероприятия баллы не ставят почему-то?
— Отныне вы отказывайтесь от работы, не по своей специальности, — посоветовал Радин, — пусть спецификации переписывают техники, сведения собирают конторщики, а инженеры, будьте добры, занимайтесь инженерной работой.
— Да, но я, — начал было Ненахов и не договорил. Страшный грохот потряс стены технического кабинета. Члены комиссии замерли. Потом кинулись к двери. В коридоре Радин услышал тревожные крики. Люди бежали в цех…
Куда бы ни шел Радин, за что бы ни брался, никак не мог отвязаться от этих строк:
Да, отныне и до конца дней своих не забудет он, как сорвалась многотонная горловина конвертора — так силен был взрыв, Взметнулось вверх на десятки метров синее пламя, окутав цех ядовитым дымом. Радин приказывал Заварзину покинуть кабину крана, Семен не выполнил приказания. Радин позже понял, почему.
Заварзин чувствовал себя на седьмом небе. Пришло письмо из деревни. Мамаша писала, что газетку, в которой расписан его подвиг и сам он заснят, таскают из хаты в хату, а учителка хочет отобрать ее для школьного музея. Припомнил домик по-над рекой, подсолнуховый лес, материнские рушники и захотелось домой. Где там! Работы непочатый край. Владыкина вызвали в партком на беседу, старшим остался он. Заварзин поднялся на свое любимое место — на двенадцатую отметку, откуда весь цех как на ладони.
Сверху было прекрасно видно, как два автоматических лотка ссыпали в конвертор металлический лом. Оставалось залить жидкий чугун и начать продувку. Заварзин перегнулся через поручни. Чугуновоз привел на платформу ковш, заполненный до краев жидким чугуном, и ему показалось: в ковше уместилось солнце, ребристое, с потемневшим ободом у краев.
В детстве, начитавшись рассказов о ловцах жемчуга, придумали поселковые парни забаву: в светлую матырскую воду бросали десятикопеечную монету и по очереди ныряли за ней. Однажды монета, за которой нырял Семен, угодила в потайной ключ. Он вытянул руки — пустота. Монета исчезла. Почувствовал, как заложило уши, перевернулся и сквозь зеленую толщу воды увидел яркую полоску света. Такой же яркий, слепящий свет струился из ковша чугуновоза.
— На кране! — услышал Заварзин голос мастера. — Чугун сливать!
Стальные стропы крана, защелкнув ковш, стали медленно поднимать его к горловине конвертора. Потом ковш наклонился, и на лом потекла желтая змейка, мгновенно превратившаяся в сверкающую радугу. Заварзин посмотрел вниз и… подобное бывало разве во сне: срываешься и летишь в бездонную пустоту. Ушел из-под ног пол, неведомая сила прижала его к стальной переборке. Заварзин отодвинулся от стены и замер. Внизу — разверзшийся кратер вулкана, полыхающий пламенем.
«Что случилось?» — ужаснулся Заварзин, не понимая, как это могло произойти.
И вдруг распахнулась кабина крана, стремглав выскочил молодой крановщик и с криком помчался по узким металлическим переходам.
— Стой! — кинулся за ним Заварзин. — Стой, гад! Кран бросил! — И, не раздумывая, побежал по мостику к кабине. Из наклонного ковша хлестал жидкий чугун, заливая шпалы, площадку.
— Внимание! Внимание! — услышал Заварзин. — Немедленно покиньте кабину крана! — Гулко выдохнул горячий воздух. — На кране! Вы слышите меня?.. Приказываю…
— Подожди ты! — шептал Заварзин, хватаясь за ручки управления.
Он не знал, что им снизу хорошо было видно: металлическая обшивка крана обволакивается синим пламенем. Думал, дело в распахнутой двери, дотянулся, обжег руку, захлопнул себя в огненном кольце. Снова потянулся к рычагам, показалось — ослеп. Перед глазами вязкая пелена, синие, фиолетовые, красные кривые, сквозь них трудно разглядеть приборную доску. На ощупь нашел рычаг, потянул на себя. Кажется, механизм сработал. Ковш на кране качнулся и выпрямился. Заварзин понял: чугун больше не льется на площадку, словно на вытянутой руке, висит над цехом. Теперь уходить… Быстрей, быстрей. Он встал, и вдруг сквозь путаницу мыслей пробилась одна: нужно отогнать кран. Не сел, упал в кресло. Рука наткнулась на фляжку, винтовая пробка поддалась с трудом. Руки непослушные, чужие. Вода во фляге противная, теплая. Сделал глоток. Остатки плеснул на лицо. И вдруг понял: конец! Опалится кабина, кран рухнет на землю, завалит ковш с жидким чугуном. Десятки тонн металла разметут конверторный пролет. Почему-то даже не успел испугаться. Наверное, просто на миг потерял сознание. Мелькнуло чье-то знакомое лицо, река. Сколько в ней воды, прохладной и свежей. Заварзин задыхался. Жар шел снизу. Казалось, он видит его: желтые клубки катятся один за другим, натыкаясь на него. Что-то кричал динамик, слов было не разобрать. «Отогнать кран! Отогнать кран!» — стучало в голове.
