Восьмой день недели - [67]

Дербенев толкнул в плечо машиниста, кивнул на приборы.

— Ворон считаешь? Видишь, шлак густоват!

— Понял!

— Ни черта вы не поймете! Пока стоишь над душой — понимаете, отойдешь… — Дербенев снова спустился к печи. Дернул за куртку Зайцева:

— Углерод?

— Порядок.

— У тебя всегда порядок! — буркнул зло. — Разуй глаза, давление падает…

Прошел к ребятам. Закончив убирать шлак из-под конвертора, они стояли кучкой, облокотившись на лопаты. Дербенев заглянул в окно печи. Там, где только что высились бесформенные груды металлического лома, напоминающие дальние пики гор, образовалось озеро. Горы таяли на глазах. Отошел от окна, обернулся к ребятам, долго протирал синие очки суконной тряпочкой, прислушиваясь к разговору.

— Нет, наших хоккеистов индюшатиной перекормили, не бегают…

Подошел второй подручный:

— Стоите тут, а Костя такой транзистор отхватил, умрешь. Фирма «Соня»!

— Эй, Соня! Пробу пора брать! — гаркнул Дербенев.

Ребята кинулись врассыпную. Подручный схватился за «ложку» — трехметровую тонкую штангу для взятия проб металла, потащил волоком. Дербенев хотел крикнуть ему, но вдруг увидел начальника цеха. Тот был бледен, фуфайка нараспашку, каска в руке. Внутри у Дербенева что-то заворочалось — тяжелое, злобное. Отвернулся, не ответив на приветствие. Прослышал Дербенев, что начальник приказал сделать анализы чугуна, лома, сырых материалов, раскислителей для каждой бригады в отдельности. «Доказать желает, что «подкармливают» меня. Травит, одним словом. Напишу-ка я заявление в партком. Пусть с него стружку снимут». И эта неожиданно пришедшая мысль немного успокоила Дербенева.

31

Несмотря на всю серьезность момента, Радин едва не рассмеялся: специалисты отделов, словно студенты перед экзаменами, беспокойно толпились в коридоре перед дверью технического кабинета, слышались приглушенные разговоры, шуршание бумаг, некоторые заглядывали в дверь: скоро ли их вызовут?

Официально было объявлено, что сегодня специалисты проходят переаттестацию. Аттестация так аттестация, только вот зачем эти карточки? В них приходилось записывать проделанную работу, время, потраченное на нее. Знали все и о том, что их карточки передавались непосредственному начальству и начальство само проставляло время, необходимое для той или иной работы. И тут же всплывало пугающее слово «Пульсар». И хотя все знали, что идет эксперимент, задолго до сегодняшнего дня это слово было у всех на устах. Одних разбирало любопытство: как же оценят его работу? Другие заранее настраивали себя против эксперимента, считая затею ненужной тратой времени.

Радин вошел в технический кабинет, поздоровался с членами комиссии, которых уговорил принять участие в «пульсации», разложил по столу сводную таблицу с результатами работы специалистов. Радин видел, как волновались эти люди. Волновались, пожалуй, не меньше тех, кому предстояло услышать их мнение. И он понимал их. Многих связывала крепкая дружба, работали бок о бок, учились вместе.

— Друзья мои, — тихо сказал Радин, когда все расселись по местам, — я прекрасно понимаю вас. И все-таки хочу призвать к рассудительности. Впитав, что называется, в плоть и кровь прекраснейшую черту социалистического гуманизма — заботу о товарище, не забываем ли мы иной раз об интересах коллектива, об интересах страны? Давайте покажем себя достойными людьми, будем принципиальны и мужественны до конца.

— Конечно, будем! — ответил за всех Бруно. Автор новой аттестации тоже был включен в состав комиссии, в которую вошли специалисты отделов труда, сектора НОТ, группы социалистического соревнования, службы главного инженера завода.

Первым вошел в кабинет щеголеватый молодой инженер в светлой вельветовой куртке.

— Садитесь, товарищ Шевченко! — пригласил Радин.

Бруно придвинул к себе список, отыскал фамилию Шевченко, дважды пересчитал сумму набранных баллов, назвал ее.

— Как видите, — Бруно кивнул в сторону щеголя, который сел, забросив ногу на ногу, — сумма баллов достаточно высока, но не достигла той, которая дает право занимать должность старшего инженера.

— А я готовился покупать торт! — попытался сострить Шевченко, но никто не улыбнулся. И Шевченко смутился. — Спорить, конечно, трудно, цифра — вещь железная, но… — Шевченко поднял покрасневшее лицо. — Я не записывал рационализацию, считал внедрение новшеств служебной обязанностью.

— Пожалуйста, сделайте это сейчас, — поспешил на выручку кто-то из управленцев.

— Например, я участвовал в изготовлении шиберного устройства на разливке.

Бруно заглянул в таблицу.

— Рационализация — пять баллов! К сожалению, увы! — Бруно развел руками. — Вы недобрали семи баллов.

— Жаль! — Шевченко поспешно вышел. И тотчас в кабинете появилась Зоя Васильевна — инженер отдела снабжения, «цеховая прима», как в шутку называли ее снабженцы. Высокая женщина с правильными чертами лица, она знала себе цену. К тому же была замужем за начальником центральной заводской лаборатории. Конечно, все отлично понимали: у каждого свой характер, жизненные обстоятельства, кто-то старается, но у него плохо получается, но как быть в этом случае? Члены комиссии смущенно отводили глаза, У Зои Васильевны было наименьшее число баллов. Значит, на понижение?