Восьмой день недели - [41]

— Какая прелесть! Почему-то мне никогда не дарили цветов.

— Надя, я делал бы это каждый день…

Надежда вспыхнула, вскинула голову:

— Анатолий Тимофеевич, прошу вас, больше никогда не повторяйте этих слов.

— Но почему, Надя, почему?

— Не спрашивайте меня, пожалуйста, ни о чем… — Взглянула на часы. — Спасибо за компанию. До свидания!

— Надя!..

Надежда не ответила. Каблучки застучали по мостовой. Радин подождал, пока силуэт ее растворится в темноте, грустно усмехнулся и медленно побрел к гостинице… Он и не предполагал, какую сумятицу чувств вызовет у Надежды их вроде бы ничего не значащий разговор. С некоторых пор она даже побаивалась встречаться с Радиным вне цеха. Как-то она вдруг представила себя вместе с ним и долго не могла успокоиться. Поначалу Радин нравился ей чисто внешне, а потом… Когда это случилось: в цехе ли — он тогда проявил характер, приказав слить сталь прямо на площадку; дома ли, слушая брань отца по адресу Радина, — только это произошло. Она почти физически почувствовала необходимость видеть его, говорить с ним. Дальше ее фантазия не пошла. При виде Радина трудно становилось быть серьезной, перехватывало дыхание…

17

Ахмет, ругаясь на чем свет стоит, бегал по футеровочной площадке, искал Заварзина. Семен слышал голос дружка, но не отзывался. Он махнул на все рукой, поднялся на самую высокую отметку цеха. Притаился возле ящиков с инструментами, стал смотреть вниз. Конверторная площадка — как на ладони, просматривается насквозь от южных ворот миксерного отделения, откуда привозят в цех жидкий чугун, до склада слябов. Вчера получил весточку из деревни. Мать пишет, что осенью Олюшка — невеста Семена — обещает приехать в гости. «Сеня-то, грит, сулил покатать меня на кране…» — «Заврался твой Сеня», — досадуя на самого себя, думал Заварзин. Стыдно было признаться, вот и брехал мамане и девчонке своей. Правда, когда-то и он сидел у рычагов управления… Сколько лет прошло, а тот день — перед глазами. Первая смена. Поначалу в кабине крана отвечал на придирчивые вопросы настырной Дуси Агафоновой — механика первого класса. Потом ему вручили бирки управления краном. Дербенев, похлопав по плечу, сказал: «Плавка с утяжеленными ковшами. Подведешь — пеняй на себя».

Разве забудешь счастливый миг — он остался один на высоте. «Плавку сливать!» — скомандовал мастер. Там, на земле, десятки раз слышал эту ничем не примечательную команду, а тут — совсем другое дело. На высоте страшновато. Внизу огненная лава, гудящая, звенящая. Казалось, воздух и тот дрожит от напряжения. Кипящий шлак выплескивается из горловины, разбрасывая по площадке желтые стальные блины.

Какая была жизнь! Да, он мог бы и сегодня работать на высоте. Будь трижды неладен тот злосчастный день! Хоть убей, не помнит, кто надоумил обмыть начало трудовой биографии. Надо, значит, надо. Взял в соседнем киоске два «огнетушителя» — полтора литра красного, пристроились с дружками под лестницей. Сначала окунули в алюминиевую кружку «корочки», потом и сами кирнули. А через полчаса Дербенев за шиворот выволок его на свет божий.

Отстранили от работы, перевели в печники-футеровщики на три месяца, а добраться до своего законного места не может Семен уже пять с лишним лет. «Эх, Дербень, Дербень! — мстительно думает Семен Заварзин, — раскусил я твою «героическую философию». Мы болтики в твоей машине, заел один — на помойку, второй ввинтил. Ни о ком не сожалеешь. Говорят, одну рыбалку и любишь. Да и то, наверное, когда рыбу ловишь, вода у тебя не кругами, а прямоугольниками расходится…»

— Семен Заварзин! — прогремел над цехом голос Владыкина, усиленный динамиком. — Немедленно явитесь на футеровочную площадку!

Заварзин досадливо крякнул. И не потому, что позвали на место. Крановщик разозлил: резко рванул ковш о металлом, и на площадку плеснул «козелок» килограммов на двести. Кинулись врассыпную сталевары. Кран проплыл мимо Заварзина, обдал жаром. «Вот таких бы гнать надо. А меня за что?..»

— Дарагой! — кинулся к Семену Ахмет, потрясая какой-то бумажкой. — Где ты пропадал? Извещение к посылке, видишь? Какой папа, а? Вино есть, фрукта есть! Сегодня кушаем!

Ахмет частенько получает с Кавказа посылки.

— Заварзин! — Владыкин чуть не сбил Семена с ног.

— Ну?

— Где шляешься?

— Справку представить? — Заварзин даже не глядел на бригадира. — Отлучиться нельзя, что ли?

— В ноль часов останавливаем третий.

— А мне что! Останавливаем, так останавливаем. Сутки наши.

— Ломать будем утром! — Видя, как округлились глаза Заварзина, торопливо добавил. — Начальство вдвойне платит за спецзадание.

— Увы, — Заварзин глянул в сторону Ахмета, который делал какие-то знаки, — вечер занят и ночь. Культуру повышаем.

— Ребята, нужно выйти в ночь, — многозначительно проговорил Владыкин.

— Слушай, начальник, зачем крычат? У меня вся рука в ожогах! — Ахмет протянул руки-коротышки. — Кирпич горячий будет, как бешеный собака!

— Серега, — примирительно сказал Заварзин, — всегда печка сутки остывала. Что еще придумал?

— Идея! — Владыкин прищурился. Знал: Заварзин наверняка клюнет на этот крючок. И не ошибся.

— А как насчет грошей? Точно вдвойне платят?