Восьмой день недели - [2]

— Не исключено, что и в докладе министра ко Дню металлурга, — заявил Будько.

— Возможно.

— Я — Сергей Иванович Владыкин! — Человек в ковбойке приветливо подал руку, сухое лицо озарилось улыбкой.

— Радин. Из министерства.

…Наверное, прошло не менее получаса, а трое друзей все еще неподвижно лежали на песке, раскинув руки, приложив щеки к теплой земле. Радин не сдержал улыбки: «Солидно загорают, сосредоточенно».

Первым зашевелился Владыкин, словно со сна увидел сквозь спутанные на лбу волосы Радина, отвел их назад, сел, ладонью смахнул песок с лица. Взглянул на друзей, Будько и Дербенев не шевелились.

— Тиш, — Владыкин легонько толкнул Будько в бок, — сгоришь! Жарит, как во время выпуска у печи. Да, кстати, завтра козырек дистрибутора испытывать будут, — вроде бы совсем не к месту проговорил Владыкин, — обрати внимание. Жиденький, скажу тебе, козырек получается. Один сильный выброс и…

Будько шевельнул распластанной на песке рукой, будто хотел оторвать ее от земли, но не смог и, ничего не ответив, отвернул щеку. Замолчал и Владыкин, накрыв платком голову. И с этой последней фразы Радин перестал чувствовать себя беззаботно, что-то навалилось на него. Поневоле взглянул на контуры завода, словно нарисованные на левом берегу реки, и уже не мог не думать о новом комплексе, о людях, с которыми свела судьба, о себе.

С четвертого класса родители определили призвание — оформитель книг, художник-иллюстратор. Поступил в изостудию при Дворце пионеров. Подавал надежды. Даже занял первое место на областной выставке детского рисунка, получил благодарственное письмо за участие в международном конкурсе. Занимался с увлечением, перечитал десятки книг о жизни великих художников. А однажды все перевернулось. В десятом классе руководитель привел ребят в сталеплавильный цех, на натуру. Тот день навсегда врезался в память. Сначала из печи вскинулись к небу вороха бенгальских огней, звездочки были причудливых форм и расцветок. Потом загудела земля, взметнулся бурый дым, ударил огонь косыми сполохами, ребята отшатнулись. И вдруг… такое бывало разве что в сказках. Из клубов дыма и огня вырвался живой, до боли в глазах сверкающий ручеек, покатился по наклонному желобу, разрастаясь и набухая, и через минуту превратился в огненную реку, тяжело падающую в ковш. Хотелось зажмурить глаза, но он смотрел и смотрел на огненную радугу, протянувшуюся от летки печи до самого ковша. И только когда в глазах зазеленело, отвернулся, отошел в сторону. Рядом стояли сталевары в широкополых суконных шляпах, в очках, сдвинутых на лоб. Они опирались на стальные штанги, будто на волшебные пики.

Радин вышел из цеха совсем другим человеком…

Родители с трудом перенесли удар. Немного пришли в себя, когда он с первого захода сдал экзамены в институт стали. Одиннадцать лет прошло, а восторженность при виде металла осталась. Институт с отличием, назначение на Урал. Поработал инженером, заместителем начальника техотдела, сел в кресло начальника. Потом (он и опомниться не успел) забрали в министерство. Да не просто инженером в отдел, а референтом самого Пименова. «Лондонский диалект понравился», — пошутил по этому поводу заместитель министра. А все Его Величество Случай. Прибыли как-то в Верхнюю Салду зарубежные боссы, чтобы осмотреть технологию обработки стали в ковше синтетическими шлаками. Хотели купить в Союзе лицензии. Радину поручили провести гостей по цеху. Отвечая на вопросы, он обошелся без переводчика. На ходу сделал наброски карандашом. Мистера Чарльза изобразил беседующим с подручным горнового, а мистера Гопкинса — с Пименовым. Наброски подарил гостям. Как позже узнал, зарубежные боссы поинтересовались у Пименова, какую Радин занимает должность в министерстве. Иван Иванович мгновенно отреагировал: «Мой референт». И вскоре действительно пригласил в министерство.

С тех пор достаточно поездил по свету, как говорится, «погрелся» около металлургических звезд. В Японии побывал, в Австрии, ФРГ, три месяца стажировался в американском концерне. И все-таки, увидев старососненский комплекс, не смог остаться равнодушным: эдакое не укладывалось в голове — в одном цехе выплавка и разливка миллионов тонн стали будут проходить синхронно, минута в минуту…

Поначалу, приехав по заданию Пименова в командировку на стройку цеха, строго следовал вопросам министерской памятки: узкие места, просчеты проектировщиков, институтские недоработки. Их хватало с лихвой — девяносто семь научно-исследовательских институтов проектировали комплекс, пятьдесят шесть заводов обеспечивали оборудованием. А потом будто головой в омут — влез в технологию, увлекся…

— Товарищи, товарищи! Ваши спины дымятся! — Радин сел на песке.

— Дисциплина, — приподнял голову Дербенев, — команды ждем.

— Ну и парит, не иначе к дождю, — вытирая полотенцем лицо, проговорил Владыкин.

— Есть дельное предложение, — Радин, прищурясь, посмотрел на реку, — еще разок окунуться!

— Я — за! — поддержал Будько.

— Единогласно! — Дербенев поднял руку.

Радин разбежался, подпрыгнул, выпрямил в полете тело и почти без брызг, как на соревнованиях, — в воду. Вынырнул и, словно маленькая торпеда, устремился к середине реки.