Воскрешение из мертвых - [61]

14 октября, среда.

Сегодня Каретников спросил меня, когда я намерен отдать ему полсотни. Я сказал, что отдам с получки. Светлана уже знает о моем долге Каретникову, я сам покаялся ей в этом. Она отнеслась к моему признанию спокойно: мол, бог с ними, с деньгами, лишь бы с тобой все было хорошо. Вообще чем больше я думаю теперь о Светлане, тем больше поражаюсь ее терпению, ее внутренней стойкости. Если кто и помогал мне окончательно не потерять веру в себя, так это она — Светлана. Удивительно, но она за эти страшные годы не озлобилась, не ожесточилась. Даже отчаиваясь, даже ненавидя меня порой, она сумела сохранить чувство сострадания. Я не знаю, как бы сложилась моя судьба, если бы ее не было рядом со мной.

Едва я успокоил своего кредитора Каретникова, как позвонил Пашка Покатилов. Уже сам по себе тот факт, что звонил он мне на работу — «дабы миновать таможенный досмотр», как он выражался в таких случаях, — говорил о том, что находился он в загуле. Пашка сообщил, что пребывает сейчас в небезызвестной мне пивной, что с ним приключилась совершенно невероятная — тут речь его на некоторое время прервалась нервными всхлипываниями — история и что если я немедленно не явлюсь, чтобы выслушать эту историю, он будет вынужден считать меня сволочью в мерзавцем. В противном случае он грозил вторгнуться ко мне на работу и разнести вдрызг всю «вашу шарашку». Только таких телефонных разговоров в служебное время мне и не хватало сейчас. Пытаться что-то втолковать Пашке, тем более под взглядами моих сослуживцев, которые, казалось, и без подслушивающих устройств обладали способностью прекрасно понимать, о чем идет речь, было делом абсолютно бесполезным. Никаких доводов он не желал слушать. Возможно, у него действительно стряслось что-то серьезное. По тем прежним законам, которые существовали между нами, я должен был немедленно срываться с места и мчаться выручать его. Однако теперь я вовсе не горел таким желанием. Но, с другой стороны, черт его знает, что может взбрести в его пьяную башку, какой фортель он может выкинуть. Всякое могло быть. К счастью, рабочий день катился уже к своему завершению. Короче говоря, я все-таки побежал в пивную, где ждал меня Пашка Покатилов.

Пашка был изрядно на взводе. Встретил он меня пьяными ликующими возгласами. История же, которая так взбудоражила его, заключалась в следующем. Днем, уже поднакачавшись пивом, терзаемый желанием принять что-нибудь покрепче, Пашка с огромным трудом наскреб на маленькую водки и отправился в магазин. Он весь был в нетерпеливом предвкушении выпивки. Однако в магазине, забыв, что карманы его плаща давно продраны, он сунул четвертинку в рваный карман, и она тут же выскользнула на каменный пол. Но случилось чудо! «Да-да, истинное чудо! — захлебываясь от избытка чувств, повествовал теперь Пашка. — Бутылка не разбилась! Вот и скажи после этого, что нет бога! Есть он! Есть! Есть высшая справедливость! — пьяно всхлипывал Пашка. — Представляешь, на последние деньги ведь купил! По копейке собирал! И не разбилась? А?!» Потрясение от случившегося буквально распирало его.

А я смотрел на Пашку, на полубессмысленные лица двух алкашей, притулившихся к нашему столику и с пьяным благоговением внимавших Пашкиному рассказу, и мне становилось и смешно, и горько, и страшно. Что с нами происходит? Куда мы катимся? Неужели и я бы еще недавно так же точно растирал пьяные восторженные слезы, неужели и я мало чем отличался от этих людей, на чьих лицах уже отчетливо проступает печать слабоумия?..

Я нарочно пишу обо всем этом так подробно, потому что, только осмыслив все, что происходило со мной, только вглядываясь в свое прошлое без всякой пощады к самому себе, я сумею освободиться наконец от этого прошлого. Сумею ли?..

15 октября, четверг.

Сегодня мне снилось, будто я выпил. Сон смутный, и утром я уже почти не помнил его, но осталось ощущение какой-то тяжести и скверны, словно я обманул или предал кого-то. Проснувшись, долго не мог отделаться от этого чувства, а потом, поняв наконец, что на самом деле ничего подобного не было, что это лишь сон, испытал необыкновенное, радостное облегчение.

16 октября, пятница.

Вчера вечером я все-таки позвонил Маше. Вернее, я просто набрал номер, услышал ее голос и тут же повесил трубку. Но хоть немного, да успокоился. Конечно, я виноват перед ней. Что бы там ни было, а она хотела мне добра, она пыталась меня спасти. Однако изменить что-либо я не в силах. Это тоже плата за мое прошлое.

Теперь я все чаще думаю, что беда пьянства не только в том, что оно уносит здоровье, причиняет горе твоим близким, беда и проклятье его еще и в том, что оно создает искаженное представление о ценностях, оно позволяет без особых угрызений совести совершать то, от чего нормальный человек отшатнулся бы со стыдом и отвращением, оно, словно раковая опухоль, разрушает в твоей натуре все здоровое, чистое, честное, легко выдавая похоть за любовь, хмельное, застольное братание — за вечную дружбу, пьяное бесстыдство — за свободу от предрассудков… Спохватишься потом, да поздно — все уже изуродовано, испоганено. Подобно тому как организм запойного алкоголика не хочет принимать, отторгает нормальную, обыкновенную пищу, так и душа его корежится, изрыгая последние остатки совести, стыда, чести…