Восковые фигуры - [16]

Тот с усилием наморщил лобик и комически поднял руки:

— Сдаюсь, сдаюсь! Тут я пас. А вы как думаете?

— Прежде всего устойчивое чувство, что ты изгой. Мужчины снисходительны, женщины равнодушны. В лучшем случае они стараются из жалости это скрыть. И вот вам драма личной жизни.

— Ах, бедняжка! — Алексей Гаврилович притворно вздохнул, завел глаза и не без удовольствия направил на незнакомца лорнет; он все еще находился в состоянии счастливой прострации благодаря приобретению дорогого для сердца предмета. — Но умоляю вас, продолжайте! Каждая минута общения с вами — настоящий подарок судьбы! Столько всяких откровений! Как книжку читаешь.

Пискунов был польщен.

— Так вот, что бы он ни делал, к чему бы ни стремился, удача постоянно ускользает из рук. Ищет дружбы и понимания — его не замечают, влюбляется — вынужден уступить место сопернику более счастливому. Какие муки уязвленного самолюбия терзают душу! Отныне удел всей его жизни — страдание. Слабое сердце отвечает на это рабской покорностью судьбе, сильное — ненавистью. Мало-помалу зреет ядовитое семя злобы и зависти к окружающим, ибо ничто так не уродует душу, не ранит ее, как чувство постоянно совершаемой несправедливости. Отныне это злодей, убежденный и беспощадный, и жертва его обречена. Удар ножа точно достигает Цели, пистолет не дрогнет в руке. Он мстит!

Весь этот длинный монолог, слегка приперченный ироничными жестами, как бы для пущего аромата, Алексей Гаврилович выслушал с заостренным вниманием.

— Так-так-так! — затрещал он, словно сорока. — Вы на многое мне открыли глаза, можно сказать, суть прояснили. Вот что значит писатель! Хотите, открою вам один секрет, очень важный? Это к тому, что вы только что сказали. История весьма поучительная. Впрочем, нет, не сейчас, потом, пожалуй. Мы ведь теперь не расстанемся. Давайте дружить. Навеки вместе! — И он раскинул было объятия. Пискунов слегка отстранился, раздосадованный излишней болтливостью собеседника. А тот, не обращая на это внимания, продолжал доверительно: — Ну так и быть. Я перед вами в огромном долгу, а долг платежом красен. Вот послушайте, много лет назад, когда я еще не достиг… еще не был… в мыслях даже не держал, понимаете? Работал тогда парикмахером в маленькой забегаловке, оттуда и пошла удача. Так вот, садится ко мне в кресло один гражданин, довольно полный, лет сорока, но шея, как ни странно, тонкая, непропорционально тонкая, и это мне сразу в глаза бросилось. Приказывает побрить, постричь, помыть голову, помню, жаловался на перхоть, дескать, замучила. И что же? Представляете, я его брею, а сам чувствую: подкатывает, не могу удержаться. Вот подкатывает и все! Во рту пересохло. Это я по поводу ваших мыслей насчет преступления. Словно не я сам, а дьявол рукой водит, брею, а глазами — на шею. В парикмахерской уже никого, конец рабочего дня. Осторожно запираю дверь, чтобы не заметил…

— Да-да, и что же? — отозвался Пискунов. Похоже, и этот мастак на выдумки. Слушал вполуха, продолжал изучать незнакомца, ища подтвержде-нья своим догадкам; тот за все время ни разу не переменил позы, будто сросся с креслом, сжимал подбородок всей пятерней, в чертах лица живо отражалось усилие ума, занятого решением интересной задачи.

— Я ему отрезал голову…

— Как вы сказали?

— Голову клиенту… бритвой… Чик-чик — и готово! Кровища как из ведра… Хорошая была бритва, немецкая, фирмы «Золинген», теперь таких нет. — Алексей Гаврилович вздохнул, сожалея. — А все из-за шеи. Будь она потолще, ничего бы, наверное, не случилось. А вы как считаете?

— Лучшее средство от перхоти — гильотина?

Конечно, все это воспринял, как обычный треп, и сам был охотник до всяких мистификаций. Алексей же Гаврилович и не стал разубеждать, закивал согласно головой, захихикал.

— Именно-именно! В самую точку. На французский манер! Это я в продолжение вашей мысли насчет преступления. Бывают, конечно, всякие причины, и субъективные, согласен, а иногда и сама жертва, так сказать, стимулирует… — Тут он шутовское выражение с лица как бы стер и надел на себя маску деловитости, сказав: — Мы, однако, ищем преступника, так давайте же его обнаружим!

— Рискнем! — согласился Пискунов.

Публика давно растеклась по столикам, болельщики сгруппировались вокруг сильных игроков, образуя как бы отдельные островки, особенно оживленные там, где игра носила небескорыстный характер; играть на деньги запрещалось, но никто за этим всерьез не следил; тишину нарушали только редкие азартные возгласы; новых людей почти не было.

Пискунов подошел к столику, за которым незнакомец сидел. Наклонил церемонно голову — таким жестом приглашают на танец даму, не хватало ^еЩе ножку отставить для полного впечатления.

— Простите, моя фамилия Пискунов. Капитан Трошкин обещал познакомить с вами. Вам это говорит о чем-нибудь? Но, возможно, ошибаюсь…

Никакой реакции. Тот, похоже, даже не слышал. Миша почувствовал неловкость. Встретив такое невнимание или нежелание разговаривать, оставалось просто отойти, оставить человека в покое, а он стоял и ждал, а чего — неизвестно. Почему-то показалось: и этого человека тоже встречал и даже каким-то образом они сталкивались — скорее всего, ложное ощущение наподобие того, когда в реальной жизни мы ловим себя на мысли, что где-то когда-то нечто подобное уже было.