Восковые фигуры - [17]

— Не хотите ли сыграть партию? — спросил Пискунов громко, почти крикнул, как глухому. В этот момент сидевший перед ним соизволил наконец оторваться от шахмат, ткнул рукой в пространство:

— Как угодно! Прошу, сочту за честь.

И сразу под нос два кулака с зажатыми в них пешками, нетерпеливое дрожание рук. И вдруг из-под ладошки хитрый, лукавый глаз.

Миша так и не понял, имеет он отношение к Трошкину или нет.

Расставили фигуры, и партия началась.

Сейчас, за шахматной доской, преимущество было явно на стороне Пискунова. Спокойно и обдуманно он делал ход за ходом, взламывая позицию противника и внутренне торжествуя при виде того, как тщетно тот пытался выровнять оборону, противостоять атаке. Без особого труда выиграл пешку, затем слона. Пора воду сливать. Подмигнул Алексею Гавриловичу — тот некоторое время наблюдал за поединком, мучительно таращил глаза, точно сутки не спал, — это он честно пытался хоть что-то уяснить себе, зевнул от скуки, ища, чем бы еще развлечься, и вдруг, пританцовывая, ринулся в другой конец зала — заприметил знакомого. Раскланялся там с отменной учтивостью, подрыгал ножкой и — Пискунову, ладони трубочкой, как в лесу:

— Михаил Андреевич! Ау-у! Скорее к нам! — Ка «будто увидел гриб.

Когда, извинившись, Пискунов подошел, то оказалось, его новый приятель разговаривает с тем самым директором гастронома, которого он сначала принял за рецидивиста. Алексей Гаврилович сказал с лукавым смешком, беря обоих под руки, как добрых старых друзей.

— Уж вы его подкормите, дорогой мой, побалуйте немножко.

— Сделаем! Прямо ко мне, без стука, прошу! — отозвался с готовностью директор и даже слегка вытянулся почему-то, как перед высоким начальством.

— Писатель наш, — продолжал Алексей Гаврилович, — а писатель должен быть сытым, если мы хотим, чтобы он нас воспевал и прославлял, а я так денно и нощно о том мечтаю, ищу подходящую кандидатуру… Шучу, шучу! — поспешил добавить, заметив, что Пискунов навострил уши с видом непонимания.

Разговаривая, подошли к шахматному столику. Пискунов видел: партнер его ожидает, не проявляя, впрочем, признаков нетерпения.

— Как пошли? — Тот сказал.

Михаил сосредоточился на мгновенье и продиктовал ответный ход. Продолжал беседу, повернувшись спиной. Незнакомец сделал следующий ход, и Миша снова продиктовал, точно затылком видел. Шахматная дуэль такого рода всегда вызывает повышенный интерес. Пискунов демонстрировал великолепное умение играть вслепую — будто фокусы показывал. К их столику стали стекаться любопытные. Незнакомец думал долго, оцепенел над доской, только пальцы, державшие измятую сигарету, дрожали слегка. Наконец откинулся всем корпусом, глядел на Пискунова неожиданно веселым, хитроватым глазом, стал закуривать, поиграв зажигалкой.

— Как насчет ничьей, мой брильянтовый?

Что за чушь! Пискунов подошел, постоял, потом сел, запустив обе пятерни в волосы и взлохматив; что-то странным образом изменилось и не в его пользу. Перевел взгляд на партнера. И вдруг обнаружил: так вот что его поразило — вместо одного глаза у него был, оказывается, протез, голубая стекляшка! Зато другой, живой, ясно-лазоревого цвета, по-идиотски щурится, подмигивает — то был, наверно, нервный тик, а Пискунову почудилась в этом скрытая издевка. Продолжать игру смысла не имело. Машинально расставлял фигуры для следующей партии. А незнакомец с удовольствием затянулся, выпустил струйку дыма, промолвил:

— Позволю себе спросить, не зовут ли вас Михаилом Андреевичем, если память не изменяет…

— Допустим. А откуда это стало известно? Извините, не представился.

— Да как же! Я ведь вас сразу приметил, как вошел, только глазам не поверил, признаться. Подумал, наваждение какое-то, колдовство.

— Не понимаю…

— Ия тоже. Представьте себе: вы старик, такой же, как я. Нет, конечно, вам это представить трудно по молодости, но попытайтесь. И вот когда-то у вас был, скажем так, хороший знакомый, даже друг, словом, человек близкий. А потом пролетели годы, прошумели над головой жизненные бури, вы успели состариться, и вдруг видите его снова, он перед вами такой же, как был, ничуть не изменившийся. Я, признаться, даже остолбенел, не знал, чем объяснить феномен сей. И тут вы подходите. Спросил насчет имени-отчества на всякий случай. А вдруг? Хотя понимаю: невозможно, немыслимо, ведь целая жизнь прошла. Да и нет того человека… А теперь еще и фамилия! Пискунов, не так ли, не ослышался? Удивительно! Позвольте представиться и мне. Афанасий Петрович! Душевно рад. — Он протянул ладошку, как бы в виде награды за что-то. Обменялись рукопожатием. — Однофамильца вашего знавал этак лет тридцать тому. Пробудили кое-что в памяти видом своим. И сладостно, и горько!

— Очень редкая фамилия, забыть никак невозможно! — подхватил Алексей Гаврилович, неизвестно откуда вдруг возникший. — Есть в ней, есть этакое… — И пощелкал пальцами, ища подходящее определение.

— Да. Такой же высокий, большелобый, — продолжал Афанасий Петрович. — Шутник большой. Рассказывать начнет — только слушай. Не занимать талантов. Вернее всего, дальний родственник, так могу себе объяснить. Очень точная копия, игра природы. А сами ничего такого не помните?