Восхождение - [45]

Толик, взволнованно шмыгая носом, пускается в рассуждения о фасонах, тканях и цене мужских костюмов, а также влиянии этих параметров на устойчивость брака. Он приводит множество примеров из своей богатой практики свидетеля, когда темно-синий шерстяной костюм-тройка немецкого производства обреченный с самого начала брак удивительным образом преобра­жал в многодетный и счастливый, а французская двойка, но с двубортным пиджаком, цвета бордо с легкой морковной искрой, сообщала браку по расчету трепетную нежность чувств и лебединую верность обоих супругов. Вите доводы кажутся убедитель­ными, и он предлагает Толику должность главного консультанта на время закупки свадебной спецовки.

Подхожу к забытой на подоконнике невесте и подбадриваю ее, не привыкшую пока к такому вопиющему забвению ее чарующего женского присутствия:

¾ Катюша, люби его как мы и даже крепче. Он хоть и застенчивый, но добрый, как дитя, и надежный, как швейцарская страховая компания. А чтобы не нервничать, подложи им закуски и возвращайся домой. Пусть немного пощебечут ¾ ничего плохого в этом нет.

¾ Правда? ¾ хлопает девушка глазами, весьма выразительными, особенно на фоне милых конопушек, щедро рассыпанных по бледному скуластенькому личику.

¾ Чистая!.. ¾ киваю утвердительно. Получив целевую установку, Катя действитель­но успокаивается и выходит из своего несколько преждевременного ступора, а заодно из нашей сугубо мужской секции.

Не то что мне пора, а очень и очень настоятельно…

Последующие три дня провожу в бумажных конторских делах, усиленной молитве, воздержании в пище и от нечистых эмоций. После ежедневного прочтения покаянного канона выписываю обнаруженные в себе грехи на листок. Каждый день список неудержимо растет, вызывая во мне желание поскорее все эти мерзкие накопления смыть, уничтожить, сжечь.

Растут попутно и непременные спутники приготовления к исповеди ¾ искушения. Например, как приходит мне время читать покаянный канон, Толик втаскивает в секцию Витю в новом костюме. Пока главный консультант размещает изысканно одетое тело жениха на кровати, Катя со слезами жалуется, что жених так перебрал, что во время примерки костюма заснул прямо в кабинке. Я успокаиваю девушку тем, что главное все же он успел: выбрать, примерить и одеться. А его консультант нашел в себе благора­зумие расплатиться за покупку ¾ так что все нормально, просто у ребят такая традиция: мальчишник или прощальный плач по вольной холостой жизни. Моя несокрушимая логика снова успокаивает девушку, и она мирно удаляется.

Спустя пару часов в комнате Вити слышится шумная возня. Отрываюсь от молитвы и направляюсь на шум. Жених в новом костюме сидит верхом на Толике и дубасит его. Толик изредка отвечает ему тем же. Приходиться растащить драчунов по кроватям, и они лежа продолжают диалог о том, почему Толик глядит на Катю без требуемой скромности, приличной свидетелю. Я убедительно прошу Витю переодеться, а Толика перейти в свою комнату. Они ворчливо подчиняются. Наступает тишина. Когда я дочитываю до конца канон и приступаю к вечернему правилу, слышу крик Толика из его комнаты. Со вздохом поднимаюсь и иду на голос. Витя вторично оседлал Толика и молча, но сосредоточенно снова дубасит. Тот устало и неубедительно выражает несогласие с мнением оппонента. Спрашиваю, что явилось причиной драки на этот раз. Витя отрывается от рукоприкладства и поясняет, что в настоящее время он «бьет лицо Толику за меня», потому что тот не вполне уважительно высказался обо мне в свете моих переговоров с Катей. Снова растаскиваю их по комнатам. На этот раз усталость сваливает их, и драчуны засыпают.

              Причастие

  В день приезда эти искушения меня удручают. Хотя, конечно, выполняют свое главное назначение: наводят на мысль о необходимости срочно готовиться к исповеди. Но в следующие дни искусительные преграды лишь укрепляют мое решение: пора, пора!

Воскресным утром в тумане и сырости иду в храм на литургию. С полуночи ничего не ем и не пью, поэтому сначала жажда, а потом и голод по нарастающей начинают совершать во мне телесную тягость. Да еще вот эта промозглость вокруг...

Стою в очереди исповедников и со страхом наблюдаю в себе полное отсутствие покаянного настроя, который так сильно горел во мне по ночам во время говения. Несколько женщин протискиваются вперед меня и проходят без очереди. Прости им, Господи… Чтобы сосредоточиться, достаю из кармана молитвослов и пытаюсь читать Покаянный акафист монаха Геронтия, приводящего грешника к осознанию своего бедствия: «Аз есмь пучина греха и блато нечистоты, аз есмь хранилище всех злых и безместных деяний: увы мне, Боже мой, увы мне, Свете души моея!». Но снова чувствую только тупость и жажду, хладность душевнуюи сосущий под ложечкой голод.

После исповеди становлюсь среди мужчин. Вернее, в том месте храма, которое для мужчин предназначено, то есть справа-спереди. Иногда там же оказывается какая-нибудь женщина, дабы склониться в земном поклоне впереди мужской шеренги, что несколько смущает меня. Но если бы сие искушение было единственным, то это бы ладно, только для полного смирения нам предлагается еще одно испытание. Стоишь, опустив глаза, всеми силами пытаешься сосредоточиться на молитве, а тебя каждые пять минут стучат по плечу и просят передать «вот эти две ¾ Спасу, четыре ¾ Богородице, к празднику одну, Николе ¾ две, всем святым вот эти четыре, на канун три, и еще вот эту большую ¾ Пантелеимону». Передаешь, перечисляя все сказанное, обязательно путаешь какую и сколько куда. Конечно, на душе растет штормовое предупреждение ¾ лишь бы сдержаться и не закричать сгоряча, что никак не приветствуется. Вот когда в полной мере видишь и свою гордыню, и уродливых ее деток: раздражение, гнев, нетерпе­ние, острое желание поучать неразумных правилам поведения в храме!