Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [110]
Такой совершенно ошибочный взгляд привёл к возникновению глубокой вражды между коммунистическими и социал-демократическими организациями, что постоянно вызывало конфликты. Это объективно ослабило рабочее движение в целом, усилив реакционные организации буржуазии. Коминтерн навязал КПГ сталинскую политическую линию, что имело особенно фатальные последствия, поскольку опасность фашизма становилась всё более реальной.
Сталин, неспособный к серьёзному марксистскому анализу классовых отношений, установившихся в начале 1930‑х годов в Германии, поверхностно и схематически перенёс бывшее тогда совершенно верным во времена Октябрьской революции отношение большевиков к меньшевикам на отношение коммунистической партии к социал-демократической партии Германии, не учтя того, что в Германии на тот момент сложилась совершенно иная ситуация.
Немецкая социал-демократия традиционно глубоко укоренилась в рабочем движении, долгое время получая на выборах больше голосов, чем коммунистическая партия. Нет сомнений в том, что её руководство обуржуазилось и с 1918 года играло роль врача у постели больного капитализма. Однако в конце 1920‑х — в начале 1930‑х гг. власть крупной буржуазии в Германии оказалась в столь глубоком кризисе, классовые битвы настолько обострились, что созрела революционная ситуация, и буржуазное правительство могло действовать уже лишь опираясь на законы чрезвычайного положения. Правящие круги крупной буржуазии пришли к выводу, что социал-демократия более не способна гарантировать правление капитала. И потому они ориентировались на фашистскую партию Гитлера, финансируя и поддерживая её иными способами, поскольку верили в помощь Гитлера в сохранении их политической власти.
Однако для Гитлера коммунисты в той же степени, что и социал-демократы, оставались марксистами и предателями родины, подлежащими уничтожению и истреблению. Потенциальная власть фашистов одинаково угрожала и коммунистам, и социал-демократам, и этой опасности можно было избежать только за счёт ведения совместной антифашистской борьбы. Независимо от различий и расхождений, установление единства действий было единственным обещавшим успех выходом из кризиса и в то же время путём для достижения социального прогресса в Германии.
Однако столь необходимому сотрудничеству коммунистов и социал-демократов препятствовал в первую очередь взгляд, навязанный КПГ через Коминтерн Сталиным, что социал-демократия должна считаться не только главным врагом, но и близнецом фашизма. Эта поистине самоубийственная политика значительно ослабила антифашистские силы. Она и упрямый антикоммунизм вождей и руководителей социал-демократии послужили причинами, по которым фашизм смог прийти к власти в Германии. Если бы не это, мировая история, видимо, развивалась бы совершенно иначе. На VII конгрессе Коминтерна в 1935 году эта ошибочная линия была всё же исправлена, однако её автор и главный ответственный хранил молчание, предоставив Димитрову и Тольятти позаботиться о необходимой критике.
С самокритикой и исправлением курса КПГ на Брюссельской конференции выступил Вильгельм Пик, в чьём докладе была представлена новая политика, которая позднее, после освобождения от фашизма (по крайней мере в советской оккупационной зоне в Германии) обеспечила не только тесное сотрудничество с социал-демократами, но и сближение, и в конце концов, объединение в рамках общей партии — СЕПГ. Однако ни в Коминтерне, ни в КПГ не называли имени того, кто инициировал и навязал вредную левосектантскую линию.
Ещё одно немаловажное осложнение, вызванное теорией социализма в одной стране, касалось молчаливого изменения понимания пролетарского интернационализма. Это изменение прошло более-менее незамеченным, несмотря на то, что оно стало логическим следствием теории социализма в одной стране. Хотя Сталин и поминал при случае, что советское государство имеет интернациональный характер — например, в известном интервью с Эмилем Людвигом (1881–1948) — однако это была лишь пустая формула, теперь уже не совпадавшая с тем пониманием, которое в неё вкладывал Ленин, считавший советскую власть первым бастионом международного социализма, обязанным всячески помогать другим социалистическим революциям в достижении их победы, включая и военную помощь. При этом он всегда ставил вопрос об интернациональном социализме выше узких национальных интересов. «Мы защищаем не великодержавность», — говорил Ленин, — «не национальные интересы, мы утверждаем, что интересы социализма, интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства»[200].
Меж тем в версии Сталина определение пролетарского интернационализма было незаметно изменено. В его интерпретации интернационалистом является лишь тот, кто безусловно защищает Советский Союз и его государство. А какие обязанности это накладывало на Советский Союз, об этом он не упоминал.
К 1937 г. сталинское определение интернационализма звучало так:
«Революционер тот, кто без оговорок, безусловно, открыто и честно, без тайных военных совещаний готов защищать, оборонять СССР, ибо СССР есть первое в мире пролетарское революционное государство, строящее социализм.
