Восхождение и гибель реального социализма. К 100-летию Октябрьской революции - [109]

Однако совершенно другой вопрос — германо-советский договор о границах и дружбе, заключённый 18 сентября 1939 г. Естественно, обе стороны лицемерили, говоря о «дружбе» там, где на самом деле царила глубокая ненависть. Почему же фашистская Германия настаивала на этом договоре?

«Договор о дружбе» уже сам по себе не имел значения для безопасности Советского Союза, и потому его заключение стало принципиальной ошибкой. Однако гораздо важнее было его негативное политико-идеологическое воздействие на советское население, на коммунистическое движение и на всех друзей Советского Союза. Все они пребывали в растерянности, поскольку теперь между Советским Союзом и фашистской, антикоммунистической Германией внезапно воцарилась «дружба».

По-видимому, Сталин считал это ловким манёвром, тем более что на публике он старался вызвать впечатление, будто воспринимает эту «дружбу» всерьёз. Видимо, он не понимал, либо не воспринимал, либо сознательно принимал то, что его беспринципное поведение выходит далеко за допустимые границы искусной внешнеполитической деятельности и вызывает не только растерянность, но и дезориентацию и деморализацию.

Советский историк А. М. Некрич (1920–1993) в своей книге «22 июня 1941» (она вышла в октябре 1965 г., а спустя два года он был исключён из-за неё из партии) кропотливо свёл все высказывания и действия Сталина непосредственно перед фашистским нападением на СССР, направленные на усиление этого впечатления «дружбы». Очень возможно, что влиятельные антисталинистские круги, стоявшие за ним, побудили его к этой работе, однако после прихода к власти Брежнева он всё более и более попадал под критику, и тогда внезапно оказалось, что он остался в полном одиночестве. Факты, собранные Некричем, не вызывают сомнения, однако в его изложении они могли создать неверное впечатление, будто Сталин доверял Гитлеру больше, чем кому бы то ни было из числа тех, кто предупреждал и информировал его. Однако это было вовсе не так: не стоит недооценивать Сталина и считать его наивным. Сталин ни на грош не доверял Гитлеру, он был в курсе и учитывал все поступавшие к нему предупреждения и сообщения — как от Рихарда Зорге, так и от президента Бенеша. Но он не сделал из них правильных выводов, поскольку всё время боялся дать повод Гитлеру для преждевременного нападения. Это объясняет его колебания и непонятное промедление в начале агрессии.

Насколько Сталин был готов презирать всякие принципы, видно из того, что уже после начала Второй мировой войны он изображал Германию «миролюбивым государством», которому объявили войну Франция и Англия, из-за чего он теперь требовал от них начать с Германией переговоры о мире. По-видимому, он позабыл о том, что война есть продолжение политики другими средствами и поэтому для характера войны не важно, кто кому первым объявил войну (хотя Сталин очень хорошо знал книгу «О войне» немца фон Клаузевица).

Поскольку в силу своей полной зависимости руководители Коминтерна были вынуждены защищать эту беспринципную тактику Сталина, европейские коммунистические партии не только пребывали в совершенной растерянности, но и были вынуждены принимать решения, загнавшие их в изоляцию и подорвавшие их политическое влияние среди населения. Так произошло в особенности с французской партией, которая в течение некоторого времени действовала словно без собственной головы.

Другое следствие теории социализма в одной стране и основанной на ней сталинской политики проистекало из того взгляда Сталина, что диктатура пролетариата в принципе должна быть связана с однопартийной системой, поэтому коммунистическая партия должна остаться единственной партией в социалистическом обществе. Этот вопрос приобрёл международное значение, так как с ним было связано отношение коммунистического движения к социал-демократии.

Здесь Сталин схематически перенёс положение, сложившееся в СССР — где не было никакой другой партии, кроме коммунистической — на всё будущее развитие, в результате придя к совершенно необоснованным выводам. Из того факта, что социал-демократия в определённом смысле трансформировалась в «буржуазную рабочую партию», он вывел необоснованное заключение, будто из-за этого она больше не является частью рабочего движения. Поскольку правящая буржуазия ради сохранения капитализма опиралась в том числе и на социал-демократию, он посчитал социал-демократические партии, существовавшие в европейских странах, главным врагом коммунизма, которого необходимо победить для обеспечения возможности свержения власти буржуазии. Исходя из схематического понимания сложных классовых отношений в европейских странах, он пришёл к совершенно неверной оценке буржуазных партий, и прежде всего фашизма, посчитав социал-демократию его частью. Из этого он заключил, что невозможно установить диктатуру пролетариата, если перед тем не «разбить» социал-демократию.

В статье «О международной ситуации» (сентябрь 1924 г.) Сталин писал:

«Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма. [...] Эти организации не отрицают, а дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы»