Восход луны - [21]

— Я ненадолго. Поговорим Здесь. — Он прятал глаза, словно чувствовал вину.

Фарида кинулась в комнату. Сомнений нет, матери сказали правду. Фарида должна снять с пальца перстень с александритом и вернуть дарителю. Она взглянула на кольцо: драгоценный камень светился теперь зловещим кровавым светом.

— За подарком пришел, — задыхаясь, выговорила Салуа и, обессилев, прислонилась лбом к стене.

Фариде хотелось побежать к Рири, рассказать ей о своем горе, излить душу, высказать обиду, но ноги налились свинцом, руки опустились, всю ее трясло, словно вернулась лихорадка, от которой она еле избавилась.

Еще не веря в свою беду, она с надеждой прислушивалась к разговору родителей с шейхом.

— Что вы стоите, садитесь. Вы же не дерущихся пришли разнимать, — говорит с укором отец. Чуя недоброе, он ерзает, будто сидит не на табуретке, а на муравейнике.

— Зачем драка? С помощью аллаха мы разойдемся подобру-поздорову. Мы шарты не успели дать, невесты не увозили. Нам драться незачем. Что из того, что жених прислал ей перстень? Фарида вернет, только и всего. За этим я и пришел. Обида, конечно, но воля аллаха…

Салуа с трудом оторвалась от стены, кинулась к дочери. Дверь была заперта, дочь не отвечала на зов и стук. Мать рвалась к дочери не утешать, она сама больше нуждалась в утешении, а взять перстень и швырнуть его шейху в лицо. Зло она вымещала на двери, ударяя в нее плечом. Наконец крючок слетел, и Салуа тяжело перевалилась через порог. Поднимаясь, она еле проговорила:

— Перстень! Перстень где?

Фарида сорвала с пальца перстень, швырнула. Мать долго ползала, искала его на земляном полу.

«Вместо птицы счастья судьба старой девы — вот мой удел», — думала оскорбленная Фарида. Выпроводив мать из комнаты, она заперлась, никого не желая видеть. Фарида про себя упрекала родителей, не пожелавших подписать декларацию. Действительно, какой смысл ему переплачивать, размышляла она о хозяине кофейни, когда у него есть второй сын, его женитьба тоже не за горами.

Шейх ушел, и Омар впал в ярость.

— Разве мы не достойны его? — Омар опирался дрожащими руками на палку и, задыхаясь от гнева, выкрикивал проклятия обидчику. — Чем моя дочь не пара сыну хозяина кофейни? Бесчестный, неблагородный человек! «Аллаху было угодно, чтобы слово взяли обратно!» Видит аллах, мы не лезли к нему в родственники! Он сам сватался. Разве это порядочно? Он поплатится за это. Аллах все видит…

Омар распалился еще больше, вспомнив Шауката и его приятеля. Ему не хотелось в это верить, но парни оказались правы, предупреждая, что и его красавица дочь может быть опозорена расчетливым женихом. Он готов был убить Шауката. Это Шаукат накликал на них беду. Порази его, аллах, молнией, лиши языка, как ты лишил Рири зрения…

Неудачное замужество Фариды окончательно подкосило Омара. Он слег и уже не оправился. Смертельно больной Омар словно обезумел— сползал с постели, падал на пол, но вставал, цепляясь за кровать, и неотрывно помраченным взором смотрел в окно, надеясь увидеть, как возвращается с извинениями шейх — дядя богатого городского жениха.

Похоронили Омара, и в дверь постучалась нужда. Салуа согнулась, постарела. В поле поспевал рис, а собирать его было некому. У Салуа хватало сил лишь на то, чтобы печь халву из фиников. Бедная женщина говорила, что халва эта замешена на ее слезах…

Фарида решила вернуться в школу, однако, придя туда, она не нашла никого из прежних подруг. О Шаукате почти не помнили. «И школа опустела, — подумала она, — ушедшего счастья не вернешь…»

Но беда, как известно, никогда не приходит одна. Фарида совершила ошибку, когда ночью, вместо того чтобы возвратиться в деревню, свернула на дорогу, ведущую в город! Под материнским кровом все-таки было бы спокойнее.

ПАЛЕСТИНКА

Глава эта не опровергает старинной и справедливой истины, гласящей, что закон словно паутина: крупные мухи пробиваются сквозь нее, мелкие же застревают

Суд продолжался. Уверенный, что подсудимая совершила противозаконные действия, Исмаил не столько допрашивал ее, сколько добивался, чтобы она прониклась сознанием своей вины. Такую вину не искупишь даже самыми щедрыми пожертвованиями, как полагает хаджи. Суровая кара послужит этой девушке предостережением, если она вознамерится и впредь идти «дорогой блуждающих».

Фарида не пыталась защищаться. Она, видимо, чего-то недопонимала. Судья требует признаний, раскаяния, предупреждает: «Скажешь неправду — бог отвернется от тебя». А почему Исмаил сам не боится гнева аллаха, называя Фариду участницей «преступной группы»? Не было же такой группы. Если он имеет в виду юношей, которых приводил к себе Шаукат, так их сообщество распалось, едва учитель уехал из деревни.

Фарида снова унеслась в мыслях туда, где стоят глинобитные домики, не защищенные ни от палящего солнца, ни от ветра. Точно так же не защищены их обитатели от нищеты и болезней. Дома голы не только снаружи; лучшее украшение под плоской крышей — циновка, она же ночью стелется на земляной пол и служит постелью. Голодная коза на улице не найдет ни травинки. От недоедания и холода постоянно слезятся глаза у детей. Деревня стоит на каменистом плато, испещренном неглубокими впадинами; зимой впадины наполняются дождевой водой, а весной их на короткое время покрывает трава. Алеют на зеленом головки тюльпанов, по обе стороны тропок желтеет неприхотливая сурепка. Постепенно солнце накаляет каменистую землю так, что от зелени не остается и следа. Но самая большая опасность даже не ураганы, а людские раздоры. Споры крестьян, не поделивших клочки с чахлой травой, нередко кончаются кровопролитием.