Вошь на гребешке - [210]

— Я врач, это необратимо, — сообщила Варвара, вырываясь из-под влияния. — Не надо лгать.

— Ты врач, — кивнула Милена. — Сердце должно работать. Займись.

— Это самообман. Я тебе не верю. Никому не верю, ведьма. Ты убила его! Ты одна виновата!

Варвара попыталась встать, завалилась на бок и всхлипнула: она так застыла, что не могла уйти, не справлялась со сведенными судорогой мышцами.

— Правила я сообщила, — утешила себя Милена.

Анг подтянул ближе Варвару, силой усадил, положил её руки на грудину, накрыл своими и резко толкнул Пашины ребра, уговаривая сердце поработать.

— Ненавижу, — всхлипнула Варвара. — Чтоб ты сдохла! И все, кого ты любишь. И чтобы тебе вот так было больно, и...

Пришлось снова отвлечься и повернуть Варвару лицом к себе, и взглядом дотянуться до самого дна глаз, выжигая отчаяние.

— Меня можно проклинать, мне не повредит, — сообщила Милена и не отпустила взгляд. — Я умею делать анастезию... для души. Тебе это нужно. Ты, оказывается, слабая. Ты, а не тихоня Маришка... Я удивлена. Слушаешь? Вот и молодец. Слушай. Сейчас станешь думать о нем. Не своими стараниями, но ему не расскажут, что человек попался ненадежный. Позже вспомнишь мои слова: ты — ненадежный человек. Попробуй подлатать себя. Иначе иссякнет твое серебро. Тогда Паша уйдет. Бэль уйдет. Ты держишь их. Весь мир стоит на том, что мы, люди, делаем вместе. Рушится мир, когда мы позволяем ему рухнуть, отвернувшись друг от друга. Ты чувствуешь вокруг пустоту? Как бы не так, она внутри. Ты создаешь пустоту, прямо сейчас. Прекрати. Так я хочу и так будет.

Милена медленно и сложно, преодолевая омертвение чужой души, растянула губы в улыбку. Варвара, безвольно глядя в глаза, наполненные даром востока, повторила улыбку, согреваясь. Шепнула нежно и тихо 'Пашенька', прикрыла глаза, кукольно-послушно нагнулась к плечу анга. Его руки толкали грудину и уговаривали мертвеющее сердце Носорога еще немного потрудиться. Варвара мигала, вздыхала и грезила наяву, не осознавая ничего. За неё плакала серебряными слезами Маришка. Для неё просила у всех угодников и святых, кого могла припомнить — милости и снисхождения.

— Вертолет на подходе, — сообщил с поляны 'шокер', — медики орут мне в ухо. МЧС первым очухалось, их машина. Вводная по реанимации какая?

— Я скажу, — пробормотала Варвара, встала и пошла прочь, все еще не понимая, что делает и почему. Она по-прежнему улыбалась.

Милена неустанно продолжала вправлять остывающую, вывернутую из тела жизнь, шипя про неудобство закона плоскости и свою неопытность. Постепенно дело ладилось. Вууд наконец отпустил изрядно пожеванную душу, которую удерживал на краю. Мрачно взвыл — его слышали только люди Нитля, а мороз по спине пробрал и у остальных. Все еще помня себя собакой, вууд удалился.

— Маришка, ты такая умничка, — устало и заискивающее шепнула Милена, указала взглядом на анга. — Выбери имя вот ему, все же он отдает Пашке много и будет при вас долго. Тридцать лет. Я бы не смогла.

— Руннар сюда рухнул, мне отсюда и начинать, — спокойно отметил анг.

— Петр, если возле Павла, — сразу отозвалась Маришка, заморгала и виновато пожала плечами. — Ничего, что я только одно? Ну, без выбора... и не спросив. И...

— Благодарю, — поклонился анг, все еще не прекращая толкать сердце и изредка вдувать воздух в легкие Паши. — Милена, иди и стой на поляне, Бэл сказал: будет противоток. Тебя постараются забрать, используя возможность.

— Я не могу всех бросить! Не теперь.

Анг, только что названный Петром, разогнулся, прервав свое занятие, тронул веко Паши и довольно хмыкнул. За шиворот выволок Милену и силком поставил в проталину от удара молнии, уже покрытую глянцем свежего льда.

— Бэл едва жив. Я не хочу пугать, но мне думается, он дышит только из упрямства. Споры дикой грибницы не вытравить, они в позвоночнике. Бэл ниже пояса в общем-то дерево, понимаешь? Если, конечно, тебе не важно, не спеши в Нитль. Бэл так и велел, завершить тут дела. Там будет бой, зима лютая. Здесь спокойнее. Но Лэти отозвала меня в сторонку и велела: пусть ты знаешь правду и сама решишь. Потому что или сейчас застать живым, или весной навестить дерево, уже не помнящее свое имя.

— Вот чер, — ужаснулась Милена.

— Мы бессильны вылечить его, — предупредил анг. — Даже травница Хрога. Но ты вальз востока. Ты так молода, что начисто не знаешь, на что способна. Пробуй. Или заранее прими как правду проклятие этой среброточивой дурочки и не делай ничего. Тебе решать.

Милена посмотрела в темное небо, запорошенное снежной пылью. Одиночество навалилось и прижало к плоскости так, словно именно теперь гас её личный зенитный луч, руша на плечи отчаяние... Она привыкла, что к Бельку всегда можно прийти. Она привыкла, что от смешного юнца можно отвернуться. Он простит. Его порой хотелось презирать за всепрощение. Но потерять его — непосильно.

Над лесом зародился и разросся звук вертолета. Блеснул луч прожектора, он спицей ковырял бурелом.

— Погоди, а Черна? — скороговоркой уточнила Милена, вдруг вспомнила про телефон, добыла его из кармана и отдала ангу.

— Там, — анг недоуменно рассмотрел мобильный, спрятал и указал пальцем вниз, намекая на исподье. — Как только Тох, то есть чер, доберется, мы полагаем, время совместится и слоение иссякнет.