Восемь белых ночей - [138]

Сейчас перед мысленным взором разворачивался весь вечер – так разворачиваются желания, про которые известно, что они будут исполнены: перемещение с балкона в кухню, потом наверх, в оранжерею, Павел и Пабло, три грации, Муффи Митфорд с двумя ее невыносимыми дочерями – мысли мои плывут мимо сугроба возле памятника Сэмюэлю Тилдену, мимо вьюги на прошлой неделе, мимо Ромера и городка Сен-Реми с его черепичными крышами, который возник передо мной на закраине Гудзона как видение плавучего города, изобретенного специально для нас с Кларой.

Хочется снова выйти с ней на балкон – пусть потушит сигарету в снегу, пусть носок ее ноги столкнет окурок на машины, припаркованные внизу в два ряда, пусть снег сомкнет над нами сияющие белые ладони, безвременные, зачарованные. А по ходу дела будет столько искушений. Ролло опять станет заступаться за Инки: «Да чтоб тебя, женщина!» Кто знает, может, явится и сам Инки и станет молить ее снова – худощавый и щеголеватый, уведет ее в уголок, который большинству гостей неведом, а мне придется стоять и гадать, следует ли вмешаться или лучше просто стоять и гадать, пытаясь сообразить, разжижились ли их отношения до обычной дружбы или не разжижились вообще, может, ей наплевать, даже если он прыгнет с балкона, несмотря на всю дружбу; не бывает дружбы после любви, опаленной любви, мосты сжигают, а с ними заодно и причалы. Мы будем стоять рядом среди других, и Клара внезапно попросит отпустить ее на пару минут и, встав с Орлой и Бэрил посреди комнаты, без всякого предупреждения запоет арию из «Кавалера розы», а я буду отводить глаза, потому что знаю себя, еще одна секунда – и я разрыдаюсь, а если я разрыдаюсь – что ж, ну и ладно, она подойдет ко мне, опустит ту самую руку, что тогда стискивала меня столь свирепо, мне на лицо и скажет: эта песня для вас, Князь, это мой запоздалый подарок на Рождество одному человеку – вдруг он любит меня меньше, чем я люблю его. Я знаю себя, знаю, что не устою перед искушением, увлеку ее в переполненный гардероб и, притиснув к шеренге надушенных норковых шуб, спрошу в упор: хочешь от меня детей, хотя я понятия не имею, куда катится моя жизнь, да или нет? Да. Думаешь, мы будем счастливы вместе? Да. В какой момент завершится эта выдумка? Не знаю, никогда не знала… Я ответила на все твои вопросы? Да. Ты уверен? Вроде бы. Она отпросится еще на минутку, я скажу – хорошо, она куда-то умчится, а я потом буду ждать, и ждать, и ждать снова – пока наконец до меня не дойдет, как и на прошлой неделе, что она взяла и исчезла. Инки. Ну конечно! Мог бы догадаться.

Тут-то я и решу уйти, уйти хотя бы для того, чтобы не показать всей глубины своего отчаяния и потрясения, всех упований на то, чтобы вечер завершился по-иному. Попрошу свое пальто, надену его и тихо шагну за дверь, потом дойду до парка Штрауса, дойду быстрым шагом – вдруг она заметила, как я ухожу, и побежала следом. В парке я рухну на скамейку и останусь сидеть, как сидел всю неделю в надежде, что Клара все-таки пошла следом спросить, чего это я ушел так рано. Я именно этого и хочу – чтобы она пошла за мной и спросила: почему я ушел так рано? Такой уж я, скажу я, такой уж я, вечно я не в состоянии удержать-то-чего-хочу-больше-всего-на-свете, ведь мне так редко достается то, о чем я мечтаю, что, получив, я отказываюсь верить, боюсь дотронуться и, сам того не понимая, отказываюсь. Например, телефон отключаешь? Например, отключаю телефон. Например, говоришь: «Слишком скоро, внезапно, поспешно», когда я ору: «Давай сейчас, чтоб тебя», говоришь «Может быть», когда я ору: «Я согласна на все», например, не приходишь в кино, хотя знаешь – знаешь наверняка, осел ты безмозглый, что я в тот вечер не могла туда не пойти? Да, скажу я, например, не являюсь, зная, что ты никогда меня не простишь. И что? Да ничего. Я каждый вечер прихожу сюда думать о том, что, видимо, потерял тебя, потому что каждый вечер кажется мне последним, и здесь я делаю лишь одно – сам не зная, что это делаю: молюсь, чтобы никогда не настал день, который я проведу без тебя. Я готов провести в этом парке тысячу ночей на морозе, на любых твоих условиях – все лучше, чем утратить тебя навсегда.

Двойные отрицания, будущее неопределенное, прошлое в сослагательном наклонении – да что это такое, Князь? Ничего это, ничего. Сплошной контрафакт из моей контрафактной жизни.

В парке Штрауса мне хочется одного: вспоминать свою первую ночь здесь, или вторую, или третью, или ту ночь, когда я вернулся и стоял, оглушенный, после нашего поцелуя, чувствовал, как в груди все вздымается каждый раз, стоит взгляду упасть на булочную, и я вспоминаю, как прижал ее тело к стеклу витрины и поцеловал ее, как бедра наши сомкнулись, повинуясь импульсу – мне тогда казалось, что ему я и следовал всю свою жизнь, хотя на деле я лишь репетировал его для Клары, все было лишь репетицией и отсрочкой. Хочешь, чтобы мы остались вместе, или это одна из тех тусклых сопливых дружб, которые в один прекрасный день перетекают в страсть, когда они слишком много выпили, скажи мне еще раз, сладкая, горькая, бессердечная, скажи еще раз, хочешь ли ты, чтобы время остановилось и для тебя? Я говорю понятно? Я – то, чего ты хочешь? Да. Пока не передумаешь? Я никогда не передумаю, но, если ты такого обо мне мнения, тогда я уже передумала – потому что ты все думаешь и не додумаешься.