Воры. История организованной преступности в России - [39]

.

«Воровской мир», без критической массы участников, раскиданных теперь по всей стране, в отсутствие ГУЛАГа как «школы» для нового поколения и без возможности открытых действий постепенно начал вымирать. Разумеется, преступность никуда не делась, и некоторая ее часть была даже организованной. Однако ощущение отстраненности «воров» от остального населения и их представления о себе как о единственных настоящих людях начали ослабевать вместе с изменением кодекса и фольклора «воровского мира». Отец процитированного выше милиционера работал в милиции в 1960-е годы. По его мнению, «“воры” уже тогда начали сбиваться с пути. Кое-кто верил в старый кодекс и хорошо его помнил. Они пытались обучить ему молодежь. Однако за пределами лагерей все было иначе. Молодым, хорошо знавшим все тексты Высоцкого, казалось, что они знают весь кодекс. Но это было совсем не так»[277].

Владимир Высоцкий, культовый бард постсталинской эпохи, черпал многое из лагерного фольклора для своей поэзии. Однако, как отмечал отставной милиционер, суть воровского мира состояла далеко не в текстах песен. В течение примерно двадцати лет мир «воров» мог полностью исчезнуть, лишившись прежней аутентичности и силы и обретя мифологический статус. Однако ему удалось адаптироваться к сталинизму и ожить, перестроиться и обрести новый смысл в годы позднего Брежнева и Горбачева, начиная с 1970-х. Он возродился в мире, имевшем множество возможностей, связанных с подпольной экономикой и коррупцией, но не с открытым применением насилия (способного вызвать гнев со стороны государства). Подобно тому, как «суки» использовали тот же язык, что и «блатные», однако переписали прежний кодекс, новое поколение «воров» начало по-новому использовать прежний воровской язык и культуру. Банда Карькова, «вора в законе», который нашел для себя нишу, связанную с преследованием деятелей подпольной экономики, стала предвестником следующего витка развития «воровского мира», сформированного черным рынком.

…а уличные банды на взлете

Как ни крути, а в Казани сегодня идут две схватки. Одна — с поножовщиной и кровью — у всех на виду. Но еще страшнее другая. Та разжигающая ненависть схватка… в которой Казань поделена на «дрянных» и хороших мальчишек…

Журнал «Огонек», 1988[278]

Ирония ситуации заключалась в том, что изменения в воровском мире приводили к росту маргинальных, жестоких уличных банд. В прежнюю эпоху многие агрессивные и харизматичные молодые хулиганы ушли бы в «воровской мир» с присущей ему дисциплиной. Однако теперь их антисоциальные склонности, усиленные отсутствием альтернативных способов приложения своих сил (если не считать отупляющей деятельности в рамках комсомола), нашли иной выход. Так называемый Казанский феномен[279] — впервые выявленный именно в этом городе — следовал вполне классической закономерности. Подростки группировались по районам или интересам (к примеру, болели за определенную футбольную команду), шатались по улицам и задирали прохожих. На самом деле это была норма деревенской жизни до 1960-х годов, перешедшая в город. Драки, часто проводившиеся с определенными, четкими ритуалами и правилами, позволяли молодым людям выпускать пар, демонстрировать свою мужественность и создавать иерархии. Федор Раззаков вспоминал, как в юности, в 1970-е годы, он был участником московской «команды», которая считала своими три улицы на северо-востоке города — улицу Казакова, Гороховский и Токмаков переулки. Союзниками «команды» были ребята с Бауманской и Почтовой улиц, а кровными врагами — пацаны, жившие в переулках вокруг сада имени Баумана, расположенного примерно в получасе ходьбы. Но иногда эти «команды» объединялись: надо было дать отпор парням с Чистых прудов, и тогда происходили сражения, в которых порой участвовало до сотни человек[280].

Иногда уличные банды трансформировались в организованные преступные группы для силового установления контроля над определенной территорией или как минимум для получения откупных от представителей местной подпольной экономики. В Казани несколько уличных банд объединились в организацию «Тяп-Ляп» под руководством бывшего зэка Сергея Антипова. Он руководил процессом консолидации, в ходе которого мелкие банды либо присоединялись к организации, либо уничтожались. К концу 1970-х годов «Тяп-Ляп» имела около 200 участников, четкую структуру, «общак» и даже своеобразную униформу: темные куртки и значки с эмблемой — короной с буквами TK, обозначавшими район завода «Теплоконтроль», где зародилась банда. Группа занималась кражами со взломом, обеспечивала защиту для «цеховиков» (деятелей черного рынка) и сопровождала транспортировку нелегальных товаров. Ее пример побудил или вынудил другие казанские банды к аналогичной трансформации. При этом власти упорно не желали признавать факт столь явной криминализации своего города[281].

Впрочем, в конечном итоге банда «Тяп-Ляп» пала жертвой собственного успеха и самоуверенности. В августе 1978 года в попытке доказать свое превосходство над конкурирующей группировкой из Новотатарской слободы банда высадила в этом районе около 50 бойцов с оружием и железными прутьями, и те начали стрелять и избивать людей направо и налево. В результате был убит 74-летний ветеран войны, а десять других человек — в том числе два милиционера — получили ранения. Этого власти уже не могли игнорировать и, по своему обыкновению, перешли от сознательной слепоты к драконовским репрессиям. Тридцать участников банды были осуждены, а два ее руководителя казнены. И хотя связанное с бандами насилие в Казани продолжалось и в 1990-е годы, банда «Тяп-Ляп» распалась.