Воровка фруктов - [112]
Отец тут, кстати сказать, сподобился написать письмо. Пишет, что гордится им и очень жалеет, что сам в юности не выучился никакому ремеслу; он, конечно, всю жизнь был «touche-à-tout», то есть «хватался за все», но никакой настоящей «хватки» по части физической работы у него не было, одно сплошное недоразумение и жульничество. А вчера у них тут, «chez nous»[51], сказал брат, в общежитии, появилась мать и спала здесь, на его кровати, а сам он на ночь переселился в другой барак, где нашлась свободная койка.
Он как раз по-субботне-воскресному чистил во дворе свои инструменты, когда пришел один его товарищ-плотник и сказал: «Там твоя мать». И действительно, она стояла возле окна барака, прислонившись спиной к стене. Она выглядела усталой, смертельно усталой, как после длинного путешествия по всем континентам, и одновременно хихикала «как девчонка». И «как бездомная», как «бомж», «sans domicile fixe», она, банковская дама, попросила его – это первое, что она сказала, – пустить ее поспать. Не только из-за платка на голове она напоминала какую-нибудь балканскую женщину. Может быть, она специально так вырядилась, чтобы ее никто не узнал? Ничего подобного: перед сыном она представала со всеми своими обычными повадками и манерами. А потом, за совместным ужином вместе с другими из барака, мать снова изображала из себя верховную правительницу, распределяла роли, места, в установленном ею порядке, и каждому, без особого спроса, давала советы (которые ровным счетом не имели никакого отношения к финансовому рынку). Под конец мать и сын сидели ночью на сделанной им скамейке перед бараком, и она сообщила ему, что всю эту игру с поисками своей собственной персоны она затеяла для того, чтобы здесь, в этих краях, здесь, среди природы, в пикардийском Вексене, свести вместе мужа, и дочь, и сына и устроить семейный праздник, поскольку такой праздник возмутительно давно не устраивался, – а все они, каждый из них, живет так тоскливо и позорно, – и потому он должен быть непременно устроен, сейчас или никогда; летний шатер от ресторана уже заказан; начало праздника – завтра (считай: сегодня), в воскресенье, на закате; место: всем известное. – После этого мать и сын еще долго сидели молча на скамейке. Всполохи зарниц на западе, потом молнии, без грома, там, где проходит «Дорога блюза». Вокруг всего барачного городка на все просторы ночи стрекот цикад. В степной траве, низко-низко, несколько светлячков, кружащихся друг вокруг друга и не пытающихся взлететь. Несмотря на то что скамейка находилась в речной низине, было ощущение, будто они сидят на верхушке холма. Мать и сын одинаково держат руки на коленях, чуть развернув ладони, как на старых фотографиях делают крестьяне, сидящие на лавке перед своим домом вечером после работы.
Брат, перед тем как приступить к рассказу об их общей матери, долго мялся. В самом начале он сразу сбился. Почти казалось, что необходимость рассказывать сердит его, настолько беззвучными у него получались первые фразы, которые он вымучивал словно по нужде. Но по мере рассказа: «Попутный ветер надул паруса». Его ломающийся голос стал почти как у взрослого, причем как будто теперь навсегда: с этой секунды, с этого мгновения, когда он поймал ритм, со всякими звуковыми свечками и подростковым писком будет покончено, окончательно и бесповоротно. И вот когда он так рассказывал, внутри его одновременно происходило нечто, на что он в сам момент переживания не обратил внимания. В процессе своего рассказа он делал новые и новые открытия. И то, что он открыл, пусть даже это было что-то причиняющее боль, даже раздирающее душу, радовало его и приводило в восторг. И болезненное, и радостное, все так или иначе имело свою ценность (слово вполне могло быть из лексикона матери-банкирши).
Пока брат рассказывал, у его слушательницы будто обострилось зрение – прямая связь, – и ее глаза внимательно изучали внутреннее устройство барака, его «систему разделения жилого и спального пространства». Самым интересным были в основном инструменты, аккуратно разложенные в уголке у двери, приготовленные к тому, чтобы их подхватить и в одну секунду доставить в мастерскую. Вот они, классические инструменты плотника. Вот уровень, с воздушным пузырем посерединке, показывающим правильную горизонталь. Вот толстый плотницкий карандаш с особым красным грифелем, вот особая красная плотницкая банка с краской вместе с отвесом, чтобы метить деревянные балки и рейки. Вот плотницкий топорик с короткой рукоятью. Вот дюймовая линейка, или дюймовка. Вот… и вот… и вот… А над этим, на стенном крючке, висели плотницкие брюки, «рабочие брюки», синие, надеваются поверх обычных. Это тоже всё мотив со старых фотографий? Нет. Потому что главное тут цвет, красный и синий. Черно-белое изображение не в состоянии такое «передать». Ах, интернациональная синева рабочих брюк, интерконтинентальная. Побольше бы такой интернациональности!
Эти плотницкие инструменты хотя и не были как со старых фотографий, но они были как из старых времен. А как оживали от случая к случаю эти старые времена, как могли оживать, именно они. Слушательница закрыла глаза и увидела вернувшуюся к ней картинку торжественной мессы под открытым небом, а среди стоявших там, в платке на голове, свою мать. Или это была картинка православного богослужения на Енисее в Сибири? Неужели у нее уже перепутались все места и все времена? Ну и ладно.
Одна из самых щемящих повестей лауреата Нобелевской премии о женском самоопределении и борьбе с угрожающей безликостью. В один обычный зимний день тридцатилетняя Марианна, примерная жена, мать и домохозяйка, неожиданно для самой себя решает расстаться с мужем, только что вернувшимся из длительной командировки. При внешнем благополучии их семейная идиллия – унылая иллюзия, их дом – съемная «жилая ячейка» с «жутковато-зловещей» атмосферой, их отношения – неизбывное одиночество вдвоем. И теперь этой «женщине-левше» – наивной, неловкой, неприспособленной – предстоит уйти с «правого» и понятного пути и обрести наконец индивидуальность.
Петер Хандке – лауреат Нобелевской премии по литературе 2019 года, участник «группы 47», прозаик, драматург, сценарист, один из важнейших немецкоязычных писателей послевоенного времени. Тексты Хандке славятся уникальными лингвистическими решениями и насыщенным языком. Они о мире, о жизни, о нахождении в моменте и наслаждении им. Под обложкой этой книги собраны четыре повести: «Медленное возвращение домой», «Уроки горы Сен-Виктуар», «Детская история», «По деревням». Живописное и кинематографичное повествование откроет вам целый мир, придуманный настоящим художником и очень талантливым писателем.НОБЕЛЕВСКИЙ КОМИТЕТ: «За весомые произведения, в которых, мастерски используя возможности языка, Хандке исследует периферию и особенность человеческого опыта».
Бывший вратарь Йозеф Блох, бесцельно слоняясь по Вене, знакомится с кассиршей кинотеатра, остается у нее на ночь, а утром душит ее. После этого Джозеф бежит в маленький городок, где его бывшая подружка содержит большую гостиницу. И там, затаившись, через полицейские сводки, публикуемые в газетах, он следит за происходящим, понимая, что его преследователи все ближе и ближе...Это не шедевр, но прекрасная повесть о вратаре, пропустившем гол. Гол, который дал трещину в его жизни.
Петер Хандке – лауреат Нобелевской премии 2019 года, яркий представитель немецкоязычной литературы, талантливый стилист, сценарист многих известных кинофильмов, в числе которых «Небо над Берлином» и «Страх вратаря перед пенальти». «Второй меч» – последнее на данный момент произведение Хандке, написанное сразу после получения писателем Нобелевской премии. Громко и ясно звучит голос Хандке, и в многочисленных метафорах, едва уловимых аллюзиях угадываются отголоски мыслей и настроений автора. Что есть несправедливость и что есть месть? И в чем настоящая важность историй? «Второй меч» – книга, как это часто бывает у Хандке, о духовном путешествии и бесконечном созерцании окружающего мира.
Петер Хандке, прозаик, драматург, поэт, сценарист – вошел в европейскую литературу как Великий смутьян, став знаковой фигурой целого поколения, совершившего студенческую революцию 1968 года. Герои Хандке не позволяют себе просто жить, не позволяют жизни касаться их. Они коллекционируют пейзажи и быт всегда трактуют как бытие. Книги Хандке в первую очередь о воле к молчанию, о тоске по утраченному ответу.Вошедшая в настоящую книгу тетралогия Хандке («Медленное возвращение домой», «Учение горы Сент-Виктуар», «Детская история», «По деревням») вошла в европейскую литературу как притча-сказка Нового времени, рассказанная на его излете…
В австрийской литературе новелла не эрзац большой прозы и не проявление беспомощности; она имеет классическую родословную. «Бедный музыкант» Фр. Грильпарцера — родоначальник того повествовательного искусства, которое, не обладая большим дыханием, необходимым для социального романа, в силах раскрыть в индивидуальном «случае» внеиндивидуальное содержание.В этом смысле рассказы, собранные в настоящей книге, могут дать русскому читателю представление о том духовном климате, который преобладал среди писателей Австрии середины XX века.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
Повествователь, сказочник, мифотворец, сатирик, мастер аллюзий и настоящий галлюциногенный реалист… Всё это — Мо Янь, один из величайших писателей современности, знаменитый китайский романист, который в 2012 году был удостоен Нобелевской премии по литературе. «Сорок одна хлопушка» на русском языке издаётся впервые и повествует о диковинном китайском городе, в котором все без ума от мяса. Девятнадцатилетний Ля Сяотун рассказывает старому монаху, а заодно и нам, истории из своей жизни и жизней других горожан, и чем дальше, тем глубже заводит нас в дебри и тайны этого фантасмагорического городка, который на самом деле является лишь аллегорическим отражением современного Китая. В городе, где родился и вырос Ло Сяотун, все без ума от мяса.
Клара совсем новая. С заразительным любопытством из-за широкого окна витрины она впитывает в себя окружающий мир – случайных прохожих, проезжающие машины и, конечно, живительное Солнце. Клара хочет узнать и запомнить как можно больше – так она сможет стать лучшей Искусственной Подругой своему будущему подростку От того, кто выберет Клару, будет зависеть ее судьба. Чистый, отчасти наивный взгляд на реальность, лишь слегка отличающуюся от нашей собственной, – вот, что дарит новый роман Кадзуо Исигуро. Каково это – любить? И можно ли быть человеком, если ты не совсем человек? Это история, рассказанная с обескураживающей искренностью, заставит вас по-новому ответить на эти вопросы. Кадзуо Исигуро – лауреат Нобелевской и Букеровской премий; автор, чьи произведения продаются миллионными тиражами.