Воронцов - [123]

Теперь буду отвечать на обвинение, что мы не признавались в отступлении, хотя действительно отступили; потому что, вошед в горы, мы потом из оных вышли опять на плоскость. Здесь может быть спор только об слове. Оставаться совершенно в горах и там зимовать не предполагалось и было невозможно. Мы вошли с одной стороны и когда нужно было выдти, то из Дарго разделились на две части, эшелоны, поставленные для нашего продовольствия, имев направление на Мичикале и Кирки, по которому мы шли вперед. И поэтому можно сказать, что эта часть войска число отступила; мы же пошли тоже на плоскость, но по другому направлению, только не на те места, по которым шли, но на такие, где наших войск еще никогда не было. Кроме того, чтобы идти таким образом, надо было начать с того, чтобы атаковать самого Шамиля в его позиции у деревни Цонтери. Сзади у нас неприятеля в тот день не было; да и в три следующие, т. е. до того места, где мы после соединились с Фрейтагом, арьергарду почти не было дела: неприятель был всегда впереди нас, и мы должны были каждый день штыками брать его позиции. Уже только 19-го числа, когда впереди у нас был не Шамиль, а Фрейтаг, все силы неприятельские обратились на арьергард, но без успеха, хотя одна рота Кабардинского полка пострадала; 20-го же никакого преследования не было, и мы пришли в Герзель-аул почти без выстрела.

Вот почему я считал себя в праве сказать в приказе, что мы нигде не отступали, а безпрестанно шли вперед на неприятельские позиции. Это приятно для солдат, и можно и им и себе сделать это удовольствие, когда и факты нас в том поддерживают. Впрочем довольно любопытно, что и из тех войск, которые были на линии продовольствия только сперва один батальон из Андии и потом еще два, присоединившиеся к нему в Бурцукалах или Андийских воротах, были преследуемы до Мичикале; а потом весь отряд князя Бебутова, из 11 батальонов, стоял еще две недели в Мичикале и Кирках, потом спустился к Чиркею, не видя неприятеля и совершенно без выстрела. Ожидая, что его будут атаковать, я из Герзель-аула пошел с двумя свежими батальонами и частью конницы, чтобы им помочь и по обстоятельствам остаться еще на месте, ежели будет неприятель, или с ними же спуститься в Чиркей и Шуру; но еще на дороге получил рапорт, что неприятеля нет и что отряд занимается совершенно безопасно отправлением тяжестей и проч. с малыми конвоями. Оставив мою пехоту на Сулаке, я поехал в Шуру, и 4-го августа, т. е. 16 дней после того как мы расстались с Шамилем, князь Бебутов пришел в Чиркей совершенно в мирном положении.

Теперь два слова о нарекании, что мы были в таком положении, что около самого главнокомандующего убито или ранено четверо из его адъютантов и пр. Ты верно понимаешь, что я не искал лично лишней опасности; это бы было несвойственно ни летам моим, ни месту мною занимаемому, хотя с другой стороны я не могу не чувствовать (как и ты бы почувствовал на моем месте и как ты сам, не один раз, на деле показывал), что офицеру и солдату приятно и ободрительно, когда главный начальник не слишком далеко от них находится. Братское, так сказать, отношение во время огня между начальником и войском, особливо таким, как полки Кавказские, не может не иметь хорошего действия; и потому, хотя я этого не искал, я очень рад, что это так случилось и что во всех отношениях полезно и приятно для моей здесь службы. В Ичкерийском лесу, и именно оттого более, что неприятель был не сзади, а впереди и по бокам, это само от себя сделалось, и я могу это приписать своему счастию. Наш бедный Граббе верно не трусливее меня, он это доказал тысячу раз и в будущее время при каждом случае докажет; но несчастие, которое его преследовало, не дало ему случая натурально и без лишней опрометчивости быть в огне вместе с его подчиненными, особливо в Ичкерийском лесу. Он не мог и не должен был быть со стрелками на флангах или в арьергарде, но это не поправило его здесь моральное положение. Еще до похода в горы я это слышал со всех сторон. Жаль думать, что сей отличный во всех отношениях офицер никого здесь себе не привлек и никакой к себе не внушил доверенности, ни любви. Ежели будет Европейская война, то можно надеяться и даже быть уверенным, что для Граббе опять предстоит блистательное поприще; но здесь служить ему уже невозможно. И не говори, любезный друг, чтобы это было от недостатка громкого имени, вселяющего более или менее доверенность: Фрейтаг и Шварц носят имена нерусские и негромкие; но все офицеры и солдаты на Кавказе любят и уважают их и служат у них охотно и с полною доверенностью. Впрочем бедному Граббе более всего повредили Пулло и Засс: это две чумы, которые нам причинили более несчастья, нежели можно тебе изъяснить, и покровительство, оказанное им от Граббе, никогда ему здесь не простится.

Вот, любезный друг, что мне нужно было тебе объяснить на счет дружеского твоего извещения о том, что в Москве о нас говорили. Впрочем я не могу довольно быть признательным почтенной нашей старинной столице и всем вообще нашим соотчичам за участие, которое постоянно все брали в наших действиях и за добрые, благосклонные к нам чувства; дай Бог, чтобы я мог заслужить такое участие и такое доброе мнение. Боюсь теперь одного: в этом году находили вообще, что мы слишком много дрались; теперь, может быть, будут критиковать за противное. Но ты хорошо знаешь мое мнение о системе, которой надобно здесь следовать. В прошедшем году необходимо было идти в горы, идти в Андию и Дарго и показать им, что мы не боимся с ними бороться и между скалами, и в глубине лесов; Бог нам помог это сделать, хотя без блистательного успеха, но и без стыда и без лишней потери. Я говорю: Бог нам помог, потому что без всякой нашей вины могли бы быть большие неприятности. Не приди в самую пору и с неимоверным трудом 13-го к утру лазутчик наш в Андию, мы бы, может быть, потеряли батальон наш, оставленный с храбрым Бельгардом, со всеми тяжестями своими и с частью артиллерии. Я это чувствовал при выступлении из Дарго и ужасно этого боялся; но делать было нечего. С другой стороны, Фрейтаг, отошедший из Большой Чечни для пагубной необходимости сенокошения и снабдив таким образом Шамиля лучшими людьми для действия против нас в лесах, получив после того все мои предписания через лазутчиков и с превосходным распоряжением, с неимоверною скоростию, пришел к нам на встречу с сильным отрядом; мы бы продрались и без него, но, может быть, не без потери некоторой части наших раненых, вьючного обоза и, может быть, артиллерии. За все это надо было благодарить Бога: ибо, вместо того, что мы видим теперь беспрестанно доказательства хороших последствий похода в горы, последствия были бы дурные.