Воробьиная ночь - [9]

Эпилог

Так будет с каждым ифритом!

Через полчаса я освободил руки от грязных вафельных полотенец, слез с продавленной кровати, наступил голой пяткой на распластанный по полу лист квашеной капусты, надел тренировочный костюм от шанхайских кутюрье, взял на кухне трехлитровую банку и пошел за дешевым разливным пивом.

Лопоухий, чем-то напоминающий перезревшего подростка дворник Родион Романович Соловейчик расстегнул давящую ему на живот пуговицу маленького школьного пиджачка, сдвинул шляпу на затылок и, выдохнув облачко портвейна 777, грозно крикнул мне вдогонку:

— Вот, сначала одни козлы двери не закрывают в общественный подъезд, потом другие козлы лампочки тырят, а работники ЖЭКа потом после тяжелого рабочего дня спотыкаются о неосвещенные ступеньки.

Послесловие Продолжение полного приключений и неожиданных встреч путешествия трех русских богатырей и суженой одного из них по российским просторам

Никитич поймал чуть не опрокинувшееся ведро со шваброй и поставил рядом с проводницей Лялей. Илья подсадил Оленушку, и она ловко вскочила в вагон.

— Пассажиры, проходите на свои места, граждане провожающие, покиньте вагон. До отправления осталось три минуты, — громко прокричала проводница Анечка.

— Где ты была, мы уже стали переживать! — взволновано зашептал Алеша.

— Посторонись! — пронесла мусорный ящик проводница Ляля.

— Что это у тебя за желтый чемоданчик? — удивился Никитич.

— Сейчас посмотрим, — сказала Оленушка и занесла чемоданчик в купе.

Оленушка оттянула в стороны никелированные пампушки, две защелки на тугих пружинках резко подпрыгнули вверх, Оленушка откинула крышку квадратного чемоданчика и тут же зажмурилась, потому что лучики солнца запрыгали по клавишам, прокатились по вееру зеркально отлитых букв и застыли на антрацитовой каретке «Ундервуда».

Илья растерянно сел на нижнюю полку, Никитич сказал: «Н— Да…», Алеша зачесал затылок. Оленушка вынула «Ундервуд» из футляра и застучала по клавишам проворными пальчиками.

Акт № 1

Коварство ифритов остается в их вещах тысячелетиями

Она взяла его за руку и сказала:

— Пойдем.

— Куда? — спросил он.

— Жить где-нибудь за городом, — сказала она.

— Зачем? — спросил он.

— Там ты бросишь пить и хулиганить, выучишься чего-нибудь делать, мы поженимся, я рожу тебе девочку и мальчика, у нас будет теплый уютный дом с садиком и прудом, в котором до старости будут жить большие ленивые карпы, и их никто не будет ловить, даже инспектор рыбнадзора.

— Почему бы и нет? — сказал он.

Они повернули на девяносто градусов, и пошли в сторону полярной звезды.

Постскриптум

Постскриптум — он и есть постскриптум

Я смахнул гусиным пером из нежно — белой пластмассы повисшую в ресницах слезинку, прошел в ванную комнату и громко высморкался. После этого я зашел на кухню, открыл форточку, просунул в нее руку, поймал пролетавшего мимо воробья и съел его.

Ненавязчивые комментарии к пьесе Юрия Горюхина «Воробьиная ночь»

Как-то посиживая на краю бескрайнего плеча автора вышеприведенного произведения, подслушал разговор члена (не знаю насколько удобно такое обозначение дамы, к тому же продавца сырокопченых изделий) уфимского литкружка «Туфля» с все тем же автором. Применяя самобытный язык и робко оглядываясь на председателя кружка Хусаинова, дама говорила автору о том, что он в своем произведении стреляет из пушки по воробьям. «Или», — тут же редактировала сама себя литкружевница, пахнущая охотничьими колбасками, — «из крупнокалиберного пулемета по пивным банкам». «Нет-нет, лучше все же по воробьям» — не соглашался тогда с коллегой автор, и я, признаться, тоже решил не согласиться, потому что почувствовал в первом варианте замысловатой метафоры посыл и, с удовольствием произношу это слово, потенцию к созданию нижеследующих комментариев.

Что ж, с воробьев и начнем. Воробей, по утверждению орнитологов, птица хитрая и резвая, почти как вылетевшее из неприкрытого ладошкой рта слово, хотелось бы выделить его и подчеркнуть, вот так: слово.

Как известно дотошному читателю, чего только не приписывается маленькому пернатому разными народами, особенно из славянской группы. Ну какой шлях выдумал, что он своим чириканьем в саду долины Кедрон выдал Христа темной (уж не примите за антисемитизм) толпе евреев, разве не достаточно им было поцелуя всего за тридцать сребреников? И мог ли малюсенький чик-чирик в своем малюсеньком клювике приносить огромные гвозди для злодеев распинающих Сына? И, если он дразнил распятого Христа: «терпи, терпи!» и призывал мучить его дальше: «жив— Жив!», то почему же тогда он тоже не удавился в осиновой рогатине над разложившимся трупом осла?

Значительно меньший протест вызывает обвинение воробья в воровстве, но можно ли считать это большим грехом, так как и произнесенное слово есть в некотором смысле украденная мысль.

А то, что «маленький мальчишка в сером армячишке» напрямую соотносится с эротической символикой, так что в этом плохого? Сколько истомившихся женщин жаждали и жаждут, чтобы во сне им приснилась ловля воробья, скольким мальчикам помог воробьиный жир для взращивания главного мужского инструмента до нужных размеров? А в случае возрастных нарушений, скольким уважаемым мужам помогло блюдо из проворного молодца. Ежели какой пуританин остается в брезгливом раздражении от скок-поскока, то аргумент один: менее ли блудливо все тоже