Мостики капитана

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Кузьма Савельевич выздоровел, он тяжело вздохнул и открыл глаза:

— Юлька, сколько времени?

Юлька молча выписала из заданного на дом упражнения все краткие и полные страдательные причастия, потом отложила ручку и сказала не поднимая головы:

— Зачем тебе?

— Зачем, зачем. Должен же я знать сколько часов проспал.

Юлька сложила в портфель учебники с тетрадками и вздохнула:

— Пол второго.

Кузьма Савельевич сел на кровати, запустил дрожащие пальцы в спутанные кудри и закряхтел:

— Заспался… А ты что же в школу собралась? Сегодня же воскресение.

Юлька сняла с вешалки чистенькое, аккуратно заштопанное на локтях платьишко, послюнявила указательный пальчик, быстренько коснулась раскаленной поверхности утюга и, удовлетворенно услышав шипение, принялась старательно гладить воротничок.

— Сегодня четверг.

— Как так? Вчера было восьмое марта, я тебе кроличью шубку подарил. Сегодня значит…

Юлька поставила утюг на железную подставку и, вспоминая многосерийную гордую Анжелику, высоко подняла остренький подбородок и в глубоком презрении опустила веки.

— Да ладно… Уж выпить немного нельзя на праздник…

— Мою шубку ты пропил тринадцатого, а сегодня девятнадцатое.

— Как так?

Юлька взяла платье и ушла на кухню переодеваться. Кузьма Савельевич тяжело поднялся с кровати и, покачиваясь, зашагал следом.

— Юлька, у нас чего— нибудь осталось?

Юлька поморщилась и, изогнув за спиной руки, с трудом протолкнула неподатливую пуговку в петельку.

— Ничего не осталось — все запасы выпил!

— Что ж теперь делать— то?

Юлька быстро прошла из кухни в комнату и стала собирать портфель. Кузьма Савельевич прислонился к косяку и тоскливо посмотрел на Юльку.

— Деньги тоже?..

Юлька достала из портфеля пенал, отодвинула крышечку и вытащила свернутые в тугую трубочку купюры:

— Все что есть. Половину вчера доктору отдала, чтобы вывел тебя из запоя. Пока я в школе, купи сахар, дрожи и ставь кислушку — надо самогон варить, а то скоро жить будет не на что.

Кузьма Савельевич мелко закивал головой, застенчиво поднял указательный палец и хотел сказать что— нибудь доброе и хорошее, но Юлька, сдерживая улыбку, махнула портфельчиком и, мурлыкнув, выбежала из дома.

Кузьма Савельевич умылся, побрился, взял сумку на колесиках и отправился на рынок.

До первого мая Юлька и Кузьма Савельевич жили хорошо. Юлька ходила в школу, покупала в магазине продукты и варила в большой кастрюле щи. Кузьма Савельевич поздними вечерами доставал сваренный из нержавеющей стали самогонный аппарат и перегонял мутную бормотуху в крепкий прозрачный самогон. Потом разливал его по бутылкам и продавал круглые сутки. Но первого мая Кузьма Савельевич опять заболел.

Юлька смотрела в землю и вела за руку сильно ослабевшего Кузьму Савельевича из больницы домой.

— Как ты, Юлька?..

— Никак.

— Как жила-то?

— Никак. Бутылки собирала.

— Ничего, сейчас денег займу — мне дадут, нагоним самогонки и опять заживем.

Юлька остановилась и отпустила руку Кузьмы Савельевича.

— Ты самогонный аппарат пропил.

— Как так?

Юлька снова взяла за руку Кузьму Савельевича и повела дальше.

— Ты, Юлька, того… Чего-нибудь придумаем.

Всю дорогу до дома Юлька молчала, а Кузьма Савельевич тихо вздыхал.

Три дня Юлька убиралась по дому, заваривала на обед китайскую лапшу быстрого приготовления, учила уроки и иногда тихонько плакала в ванной комнате, а Кузьма Савельевич ходил по квартире и постоянно проверял стоящие у батареи фляги с бормотухой.

В ночь на четвертый день после выписки Кузьма Савельевич закрылся на кухни, достал большое оцинкованное ведро, залил наполовину кислушкой, установил над ней миску и плотно вдавил в края ведра эмалированную чашку наполненную холодной водой, после чего всю конструкцию установил на газовую плиту. Всю ночь Кузьма Савельевич, перезаправляя ведро свежей кислушкой, гнал самогон. Под утро, перегнав все сырье, Кузьма Савельевич слил в двадцатилитровую бутыль последнюю порцию первача и усталый, надышавшийся сивушными парами, пошел спать.

Юлька, поймав губами солнечный зайчик, сладко потянулась и встала с постели. Она окинула взглядом спящего в одежде Кузьму Савельевича и сразу загрустила. Юлька прошла в ванную комнату, почистила зубы, с мылом вымыла лицо, вытерлась чистеньким вафельным полотенцем и зашла на кухню.

На полу посреди кухни стояла наполненная до винтовой крышки бутыль. Утренние солнечные лучи входили в чуть мутноватую жидкость и разливались по потолку и стенам фиолетово — желтыми разводами. Юлька захлопала в ладоши и пропела: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», потом побежала в комнату, обняла Кузьму Савельевича и поцеловала в небритую щеку.

Стою на улице и ничего не помню. Что было минуту назад, что было час назад, что было год назад, что было… — нет, маму помню, а остальное, как в прокисшем кефире, кстати, может быть, я шел в продовольственный магазин за многочисленными покупками? Нет, карманы пусты, авоська не болтается на указательном пальце, полиэтиленовый мешочек не потеет в кулачке — значит, я вышел побродить на свежем воздухе просто так, набраться впечатлений и нагулять капризный стариковский аппетит. А что показывает объективный самоанализ? Старикашка я, откровенно, так себе: не меньше восьмидесяти, отсутствие памяти говорит о присутствии атеросклероза, на носу очки с толстенными линзами, ковыляю кое-как, рот открыт, челюсть болтается, легкие свистят, может быть, я еще и мочусь под себя? — одно успокаивает: на мне теплое шерстяное двубортное пальто и мякенькая, как ладошка младенца, фетровая шляпа, правда на ногах какая— то войлочная гадость — «прощай молодость», кажется. Что будем делать, старый хрыч с отшибленной памятью? Можно предположить, что живу где-то рядом, и допилил до угла дома из ближайшего подъезда, но можно и не предполагать, лучше спросить у тетенек, отдыхающих на подъездной скамеечке. Ох, ноженьки, мои ноженьки, тяжелы старые кости, накопил извести за жизнь. Кажется, доплелся, теперь чего-нибудь прошамкаем слабеньким голоском: