Воробей - [17]

– Я – свободна, как поётся в этой песне. Я не могу измениться, и я не изменюсь. Я та, кто я

есть. Я принимаю свои решения и, черт возьми, последствия.

Ах, я понял.

– Это о твоих родителях, да?

Она покачала головой.

– Не только о них. Речь идет о жизни, Кайл. О всей жизни.

 Я не мог не улыбнуться этой удивительной девушке. Я никогда не встречал таких, как она.

Она была волевой, уверенной и красивой. Кажется, она все поняла.

– Итак, если ты такая свободная птица, какая ты птица? – спросил я.

– Это метафора.

– Я знаю, но какая ты птица? Я был бы соколом. Или, может быть, ястребом. Кем-то темным

и опасным.

34

– Ты не темный и не опасный, – возразила она. – Ты больше похож на павлина.

– Это еще почему? – скривился я.

–  Твои переменчивые глаза, – просто сказала она. – И тот факт, что у тебя есть, ну… – она

посмотрела на мою промежность.

Мой рот раскрылся от удивления.

– Серьезно? Ты определяешь мою птицу только по этому?

Она усмехнулась.

– Наверное, это делает меня кареглазой олушей.

Я не мог поверить, что она произнесла это вслух. Я засмеялся, а она хихикала.

– Я отказываюсь быть павлином, и ты не можешь быть олушей, – сказал я, смеясь. – Выбери

кого-нибудь другого.

Она   пыталась   быть  серьезной, но  не   могла  скрыть  свою   улыбку.  Она   посмотрела   поверх

моей головы.

– Там, – показывает она, – эта крошечная коричневая птица. Я выбираю ее.

Я оглянулся через плечо.

– Воробей?

– Да, – уверенно сказала она. – Он милый.

Я разглядывал птицу. Он прыгал вдоль ветви дерева и остановился ближе к концу, опустил

голову к нам, как бы спрашивая: «На что ты смотришь?». Еще одна птица приземлилась на той же

ветке, и он взъерошил перья, отгоняя ее. Я повернулся к Эддисон.

– Ты права. Воробей подходит тебе. Вы оба маленькие и злые.

Она улыбнулась, и музыка из моего грузовика ускорилась. Ритм менялся в середине песни.

Эддисон   отошла   от   меня,   движения   её   рук   и   бёдер   попадали   в   такт   музыки.   Её   волосы

переливались отблесками  солнца, будто золотистая  карамель,  и моё воображение  нарисовало

Эддисон – хиппи,  танцующей  на поле  в 60–х годах.  Она ободряюще мне улыбнулась,  чтобы я

присоединился   к   ней,   но   этого   не   будет.   Я   не   мог   танцевать,   я   решил   изобразить   безумные

движения на воздушной гитаре, которая обычно была со мной в моей спальне. Она рассмеялась и

двигалась в такт с музыкой, пока я делал вид, будто я в туре с «Lynyrd Skynyrd». Если Сэм за нами

наблюдал, то точно решил, что мы сошли с ума.

 В конце песни Эддисон схватила меня за руки и закружила. Мы раздвинули руки, кружась

все быстрее. Эддисон разжала руки и, смеясь, упала на одеяло. Тяжело дыша, я рухнул рядом.

– Это была самая длинная песня на планете, – сказал я, пытаясь отдышаться.

– Я тоже так думаю.

Я   лег   на   бок   и   подпёр   голову   рукой,   Эддисон   убрала   растрепавшиеся   волосы   с   лица.   Я

попытался помочь, заправил прядь за ухо, и был вознаграждён улыбкой. Эддисон смотрела на

меня, а я видел только её.

Мой мир изменился, и в центре его была она.

Я знал, что влюбляюсь в нее. Думаю, я влюбился на нее в тот момент, когда впервые увидел

ее. Но есть разница между симпатией, похотью и любовью, и я только что это понял. Мне она

понравилась, когда я встретил ее. Я жаждал ее в ту ночь. Но сейчас? Теперь же я по уши в неё

влюбился.   Мы   могли   быть   серьезными,   и   мы   могли   быть   глупыми.   У   меня   не   было   от   неё

секретов,   и   она   ничего   не   держала   втайне   от   меня.   Да,   мы   только   что   встретились.   Да,   нам

семнадцать. Но что-то внутри меня подсказало, что она станет частью моей жизни. Навсегда.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила она.

– Как так?

– Будто впервые меня заметил.

Я сглотнул, внезапно занервничав.

– Потому что, похоже, так и есть.

Она приподнялась и заглянула мне в глаза.

35

– Подумал о вечности, не так ли?

Я нахмурился.

– Как…?

–  Потому что у меня было это на прошлой неделе, – ее рука опустилась на мою шею, она

подтолкнула меня. – Со мной это произошло, когда ты показал мне сад твоей бабушки.

 Ее взгляд смягчился, и я терялся в ее глазах. Впервые я заметил, что пятна золота плавают в

их шоколадно-карих глубинах. Я вспомнил, как дышать, и поцеловал ее. Я исследовал полноту ее

нижней губы и мягкую кривую ее улыбки. Она провела пальцами по моим волосам, удерживала

меня на месте и вздохнула, когда наш поцелуй углубился. Моя рука оставила ее талию, поймала

колено и притянула ее ногу к моему бедру. Ее губы отстранились.

– Я думаю, что я предаю Сэма.

Я опустил взгляд, ее короткий сарафан задрался и показывал идеальную попку в трусиках. Я

ничего не мог с собой поделать, сжал ее. Эддисон рассмеялась.

–  Вообще-то,   ты   никого   не   предаешь,   –   я   вскинул   бровь,   проводя   пальцем   под   краем

нижнего белья. – Тебе придется сначала снять их.

Она хитро посмотрела на меня.

– Я сниму, если ты тоже снимешь.

Я прикусил нижнюю губу, чтобы не показать глупую усмешку. Она просто так сказала.

 Чтобы доказать, что я не сдрейфил, я отодвинул ее ногу и сел. Я нашел пуговицу на шортах и

расстегнул ее, пока Эддисон не решила остановить меня.