Вор с черным языком - [85]

Мы решили подкрасться к спящему коту, хотя поди разбери, спящий он или нет, если этот маленький негодник спит с открытыми глазами. Норригаль взяла круглый кусок кожи, написала на нем заклинание, потом вдела в него шнурок, чтобы получился капюшон, и скрепила все это железкой. От меня требовалось подобраться к коту с капюшоном, но не показывать его, пока не буду готов действовать. Мы вернулись домой около полуночи. Из-за стены доносился пьяный смех Малка и Гальвы. Кот разлегся на столе нашей с Норригаль комнаты, но, кажется, не спал. Если это был только кот, сам по себе, то он бы ничего не увидел, но откуда я мог это знать? Чтобы наш план удался, ассасин должна была находиться сейчас внутри его. Лучше проверить.

Норригаль легла на кровать, притворяясь уставшей, а я подошел к коту.

– Э-ге-гей, Обормот!

Я достал приготовленную для него толстую средиморскую улитку и дал понюхать. Он заинтересованно мяукнул, и я сманил его улиткой под стол. Если бросить угощение к дальней стене, кот обязательно повернется ко мне спиной, но если гильдийская стерва смотрит сейчас его глазами, то ей это может показаться подозрительным. Я должен был сделать что-то не вызывающее подозрений. Правильно, бросить посредине комнаты. Улитка приземлилась с влажным шлепком. Обормот по-змеиному поднял голову, принюхался и направился к ней, нащупывая дорогу перед каждым шагом. Пока я следил за ним, в нем что-то изменилось, и кот остановился. Оглянулся на меня. Этого знака я и ждал – котом управляла адептка. Если бы я отвел взгляд и притворился, что занят чем-то другим, это опять же показалось бы подозрительным. Но если благодушно наблюдать за ним, возможно погрузившись в раздумья, особых подозрений это вызвать не должно. Так я и сделал. Норригаль лежала на кровати, почти засыпая.

Обормот снова повернул голову к улитке и, вместо того чтобы вслепую ощупывать дорогу, быстро схватил добычу и юркнул под кровать. Я прислушался, но никакого кашля не услышал. Ассасин не насторожилась и позволила коту съесть угощение. По тому, как матросы с «Суепки» схватили Обормота и вышвырнули за борт, мы уже знали, что его можно быстро прижать. И вот Норригаль, только что казавшаяся полусонной, мгновенно ожила и ухватила Обормота за хвост.

Вот это была схватка, возлюбленные друзья! Не стану описывать яростные царапанья и укусы, скажу только, что добрую их половину выдала сама Норригаль. В конце концов она швырнула Обормота на кровать, словно хотела расколоть на части, придавила бедром и удерживала его самого и то злобное создание, что поселилось в нем, пока я надевал капюшон. Сонный порошок, который она насыпала на нос коту, вскоре сделал свое дело, и Обормот захрапел в своем кожано-железном капюшоне. Окровавленная Норригаль тяжело дышала, на ее волосы жутко было смотреть.

– Как ты думаешь, он не сломал спину? – спросил я, поднимая лапу Обормота.

– Как ты думаешь, меня это волнует?

– Кажется, мы договорились не делать ему больно, – напомнил я.

Она вытерла кровь с оцарапанной щеки и сказала:

– Давай сыграем в одну простую игру. Я притворюсь, что не слышала этих слов, а ты сделаешь вид, что безмерно счастлив оттого, что не заработал новую шишку на голове.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Гальва с опущенным щитом и поднятым над ним спадином.

– Quei chodaderias bain elchi?

Она всегда забывала холтийский, когда была пьяна или взволнована, а в этот раз совпало и то и другое.

«Что за хрень здесь происходит?»

– Ничего, – ответил я.

Она посмотрела на кота в капюшоне, потом на тяжко пыхтящую, исцарапанную в кровь Норригаль. Увидела ее кошмарно растрепанные волосы. Ведьмочка заметила, куда она смотрит, плюнула на ладонь и пригладила волосы. Гальва покачала головой и вышла, едва не столкнувшись по ходу с Малком. Он поинтересовался, что здесь произошло.

– Они устроили какое-то представление с котом в маске, но меня это не касается. Я иду спать.

Татуировочная игла издает звук, который невозможно забыть, особенно если каждый день получаешь напоминание о нем. Кот отправился в мою левую руку, между локтем и подмышкой. Я смогу спрятать его туда, когда захочу, и в любой момент посмотреть на него, если понадобится. Если что-то пойдет не так, а не так может пойти очень многое, лучше пусть он будет в руке, которой я мог бы пожертвовать, чем где-нибудь ближе к голове и другим важным местам. Мне не слишком нравилась идея провести остаток дней попрошайкой, а ничего другого однорукому вору не оставалось, но где жизнь, там и боль. Или надежда. У меня отвратительно выходит излагать свои мысли по порядку.

Норригаль полдня выстукивала на мне кота, обливаясь потом, несмотря на прохладную погоду. Она смешала чернила с пеплом из сожженного меха, обрезков когтей и прочего добра, купленного в квартале магов. Немного ихора гусеницы (не уверен, что это и в самом деле называется ихором, – Норригаль употребила слово «слизь», но оно вряд ли подходит для магического снадобья), чернила кракена, чтобы усилить магию, и железные опилки, чтобы ее скрепить. Она произносила заклинания на языке древних гальтов, он немного отличается от того, на котором говорим мы у себя на родине, но лучше всего подходит для магии перемен.