Вопросы цены и стоимости - [9]

Равиль изогнулся, потягиваясь сладко-сладко после восхитительной ночи, потащил на себя покрывало… И не успел.

— Лежать! — широкая ладонь прижала юношу животом к кровати, не давая сдвинуться.

Вторая рука сдернула покрывало совсем…

Все!!!

Все же дождавшись, когда мальчишка забудется и выдаст себя, Грие оценил расположившиеся чуть пониже поясницы метки. Три.

Беглый. Вор…

И бордельная шлюха.

* * *

Мужчина ушел, чтобы остыть и подумать лишний раз… Это хорошо! Такой ударит — покалечит либо зашибет, не заметив… — мысли текли вялые, неживые, как будто тоже разом все попрятались.

Равиль даже не шевелился. Просто лежал и ждал: Ожье его сразу за борт выкинет за обман или сначала команде поиграться позволит…

Он же добрый, щедрый, а были в команде глаза, которые на него смотрели! Тоже с вожделением. Теперь, когда он на одну доску с последней мразью опустился, его кроме хозяина уже ничто не спасет и не помилует…

Тогда, Равиль действительно обрадовался, что его купили, хотя жирная лоснящаяся свинья в огромном тюрбане с унизанной перстнями колбасой вместо пальцев ему не понравился сразу. Но, в его возрасте и его состоянии выбирать особо не приходилось. После плаванья, как он подозревал, юноша смахивал скорее на несвежего покойника, чем на соблазнительную игрушку для постели, а в довершении образа местами слезала обгоревшая кожа и роскошные волосы были беспорядочно острижены. Когда понял, куда и к кому попал на самом деле, было уже поздно.

С Равилем случилась настоящая истерика от неконтролируемого ужаса и отвращения. Он сопротивлялся так, что к нему не могли подойти, пустив в ход даже зубы. Да, он раб, он наложник… Но не ШЛЮХА!!

Чтобы привести к покорности, раба заперли в подвале, давая есть только соленую рыбу, пить не давали вовсе. В ответ, Равиль умудрился подкопать стену и сбежать: лучше клеймо беглеца и общий барак, чем такая участь.

К великому сожалению, далеко уйти он не смог — потерял сознание от голода. Кто-то из портового сброда нашел его и правильно догадавшись откуда мог взяться парень, отволок обратно в веселый дом братьев Пайда. Так что когда Равиль очнулся, на его теле горело просто два клейма вместо одного.

Бить или калечить невольника было невыгодно, но на строптивце тоже много не заработаешь, и Равилю пришлось послужить чем-то вроде рекламы заведения и его услуг, а заодно бесплатным развлечением для постоянных клиентов. Ему стянули за спиной руки, прикрутив коротким ремнем к ошейнику, вставили в рот весьма удобный кляп с отверстием посередине, но не дававший свести челюсти, оттянув кожу на мошонке, пробили ее, вставив кольцо и пристегнув к цепи в полу, длина которой не давала встать с колен… Освободиться юноша смог бы только оторвав себе яички, а ночь обещала быть долгой.

Он не смог бы сказать, сколько их было, любителей халявы. Много. Его имели что называется, «в два смычка», и он едва не захлебнулся от кончи этого отребья и собственной рвоты. Он терял сознание от боли и от боли приходил в себя, чтобы слышать как над ним еще и глумятся, а какая-то тварь к тому же порвала соски, выдернув золотые колечки из них…

Как закончилась ночь, Равиль не помнил. Несколько дней он метался в бреду — другие «девки» в общей комнате оттащили его в угол к отхожей и заткнули рот, чтобы не мешал спать. Он почти месяц провалялся там с грязной, пропитанной кровью тряпкой между ног, изумляя живучестью и упорством. А потом встал. Всем на зло. Себе на зло.

За этот месяц он много чего передумал: словно разом глаза открылись — на мир, человеческую природу, себя в частности. И понял, что разница только в том, что из дорогой подстилки он скатился до бордельной дырки с клеймом на заднице.

Эту науку в него вколотили с кровью, и Равиль ее заучил накрепко — чем дороже игрушка, тем дольше она живет. Он встал. Отвоевывал воду, чтобы хоть немного смыть с себя грязь и вонь. Дрался за лишний кусок хлеба, чтобы ноги держали. Одного из «девок» даже убил: не нарочно, оттолкнул сильно, и парень неудачно ударился виском. Третье клеймо за порчу хозяйской собственности его уже не слишком расстроило — падать ниже было некуда.

Равиль таскал скисшее пойло, которое называлось вином, и мыл себя так, что гореть начинало — зато от заразы не сдохнешь. Волосы опять отрастил, зубы мелом тер… И научился улыбаться, подмахивать и постанывать, даже когда перед глазами плыло от боли, а от отвращения выворачивало на изнанку.

Он был самой дорогой игрушкой в этой шарашке, поэтому выжил, когда большинство отправилось на корм рыбам с удавкой на шее. На нем еще можно было заработать пару монет, и Равиль оказался на рынке, когда после ухода крестоносцев, городские власти решили прикрыть сию мерзость и очаг разврата, оскорбляющий Аллаха.

Равиль шел на рынок своими ногами. И не боялся. После портового «веселого дома», светивший ему общий барак и грязные работы можно было считать райским местечком. К тому же он вполне мог рассчитывать на место гурии в нем, потому что по тем меркам выглядел совсем неплохо, и вполне мог оказаться у кого-нибудь у охранников или «смотрящих» в качестве личной «девки». А значит, еще поживет!