Вопреки. Том 5 - [4]

— Мы оба знаем, отец, — уже мягче заговорил Элайджа, — Что Первый Уровень — не твой потолок. Ты можешь быть сильнее, но почему-то этому всегда сопротивлялся.

— Любой здравомыслящий маг остерегается Архимагии, Элайджа. Я в силах переступить порог — это правда, но у меня недостаточно силы духа, чтобы справиться с этой безудержной энергией.

Сын сверлил отца испытывающим взглядом, словно готовясь к словесному бою:

— Но ты почему-то уверен, что у Винсента этой силы духа хватит, так?

— У тебя все темы сводятся к твоему брату?

— Так да или нет? Будь честен, и буду честным я.

— Да, уверен.

— Ну и почему?

— Это очень сложный вопрос, мой мальчик, — задумчиво ответил Герцог и снова откинул голову на спинку кресла, теперь глядя в потолок, — Раз уж сегодня вечер откровений, то я скажу тебе правду: твой брат уникален. Тебе никогда его не опередить…

— Я уже впереди, — перебил с гневом Элайджа, — Я сильнее!

— Не о той силе речь, хотя и в этом аспекте ему равных не будет. Правильнее будет оценивать ваши возможности с позиции магии: ты рождён одарённым, но Винсент рождён неограниченным. Это спор таланта и гениальности, и расценивай это с позиции магии. Например, тебе нужно истощить и убить собственного отца, чтобы стать Архимагом, но Винсенту для этого нужно лишь просто подождать, ведь это его суть.

— Ну вот и посмотрим!

Феликс открыл глаза и поднёс к губам тот самый предмет, который принёс с собой и всё время держал в руках. То была маленькая ветряная вертушка на палочке, та самая, с надписью «Всегда с тобой». Блестящие бумажные лопасти закрутились от дыхания Мага Воздуха, и это было в абсолютной тишине под пристальным вниманием Элайджи:

— Ты всё это время хранил её? — тихо спросил Элайджа.

— Конечно, — с грустью сказал отец, — Как же ты не поймёшь? Я знаю какой ты, сынок, знаю. Да, ты пугал меня временами новыми открытиями, но я всегда любил тебя и всё ещё люблю. Было страшно, когда ты убил своего пса, было невероятно больно, когда ты убил Эванжелину, с тех пор каждый твой новый выпад сопровождался уже не болью, а молчаливым ужасом. Я пытался тебя вычеркнуть, хотел разлюбить, но мне это не по силам.

— Может потому что ты понимаешь, что сам во всём виноват? Ты и твоя Эванжелина.

— Ты каждый раз винишь то меня, то Эву, то своего брата, но ведь твои первые девять лет прошли только со мной. Разве я убил Тэдди? Мне нравился твой слюнявый пёс.

— Это вышло случайно.

— Не надо лукавить. Ты сделал это намерено, тогда тебе ничто не угрожало, но уже тогда ты изредка переставал притворяться и делал то, что считал нужным. Я давал тебе выбор, и ты делал его самостоятельно, ни я, ни Винсент никак не связаны с тем, что тебе нравилось причинять боль, что ты унижал окружающих и самоутверждался за счёт чужого горя. Помнишь сколько раз ты выбирал замок Дум, когда я предлагал тебе поехать по нашим землям?

— В замке Дум со мной обращались как с Герцогом! А ты таскал меня по грязным закоулкам…

— Но это работа Герцога, Элайджа. Приёмы, война и переговоры — часть этой работы, другая её неотъемлемая часть — это участие в жизни подданных, я ведь не раз тебе это объяснял. Я понял, что ты для этого не подходишь ещё до рождения Винсента, а когда Мордвин выбрал его, то я облегчённо выдохнул, ведь к тому моменту ты уже перешёл черту.

— Раз так, то и говорить не о чем! — Элайджа вскочил со своего места и двинулся к отцу, но тот не менял позы, лишь наблюдая боковым зрением.

Мужчина выхватил из руки отца ветряную вертушку и сжал её с силой, будто отыгрываясь на игрушке за все свои обиды.

— Игрушка тут не при чём, — прошептал Феликс.

— Она напоминает о тебе! — с болью и гневом сказал безумный Элайджа, на глазах которого появилась излишняя влага, — Я всего лишь искал твоего признания! Хотел, чтобы ты гордился мной, смотрел на меня с восхищением!

— Для этого ты сделал мне больно? — медленно обернулся на сына Феликс, глядя мягким мудрым взглядом любящих глаз, которые познали за свою жизнь много горя, — Убил единственную женщину, которую я любил, забрал мать у моего сына. Горят ты и Кларину убил, это так?

— Она сама этого хотела! Она знала, что ты и она — это всё, что делает меня человеком. Это горе должно было сделать из меня Архимага, но не вышло.

— Сынок, ты убил свою мать, — спокойно и с болью резюмировал Феликс, — В погоне за силой ты сознательно отнял жизнь у той, кто произвёл тебя на свет и всегда был рядом. Как бы безумна она ни была, как бы не просила тебя её убить, ты не должен был этого делать: мать — это святое.

— И это было больно! — оправдывался мужчина. Он сел на пол у кресла отца и взял его за руку, — Это было ужасно больно, но даже это не оторвало меня от человечности. И тогда я понял, что любил тебя больше чем её, и твоя сила поможет мне стать тем, кем я должен быть.

— Тогда сделай это, — ответил Феликс и снова подул на лопасти ветряной вертушки, — Убив меня, ты не сотрёшь прошлое, — он указал пальцем на держатель игрушки, на котором была надпись, которую он озвучил, — Ведь я «Всегда с тобой», сынок. Сотри себе память, но прошлое стереть не в силах. Я всегда буду с тобой, ведь ты всё ещё любишь меня, поэтому ты здесь.