Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса] - [8]

Шрифт
Интервал


Вечер. Предложение нераспространённое.


Осенний вечер. Предложение распространённое.


— Испанский галион.


— «Сан-Диего».


— Дерево.


— Сердцевина.


— Ядро дерева.


— Кора дерева.


— Школьники.


— Идут.


— Идут в школу.


— Левин.


— Хочет сделать предложение Китти Щербацкой.


— Антонио де Морга.


— Погубил людей.


— И пишет.


— И пишет героические мемуары.


— Ветер.


— Ветер относительно судна.


— Оверштаг.


— Приводимся круче к ветру.


— Фордевинд — уваливаемся под ветер.


— Готовься.


— Готовлюсь.


— Судно уже строится.


— Понятно. А что это у тебя фонарь под глазом?


— Получил. Как видишь.


— Сам напросился?


— Да. Попросил закурить и тут же получил.


— И теперь твой левый глаз курит.


— Ничего страшного.


— Кто?


— Кто-то из них.


— Было темно?


— Сумерки.


— Упал?


 — Да.


— Ногами били?


— Да.


— Но не сильно.


— Не сильно. Им что-то помешало.


— Я с ними разберусь.


— Не смеши меня. Они изуродуют тебя.


— Посмотрим.


* * *

Пасмурно, прохладно.


Двор усыпан листьями.


На отопительный сезон требуется истопник на твёрдом топливе.


Кот сидит на подоконнике и смотрит в окно.


Василий Фёдорович подтягивается на перекладине для выбивания ковров.


Сары-Юрьев с мольбертом идёт к обрыву рисовать море.


Слышен крик журавлей, улетающих вдаль.


Воздух свеж и прохладен.


Судно из Италии швартуется к первому причалу.


В порт идут составы с антрацитом.


Антрацит на снегу или снег на антраците — как угодно.


С Новым годом.


Вы не спите?


* * *

До Нового года ещё далеко.


Напитки и закуски, костюмы и танцы.


Опасаясь…


Чего-то опасаясь.


Дорога вдоль почему-то ещё не убранной кукурузы.


Причудливый наклон плоскостей пейзажа.


И лира Орфея отворяет врата ада.


В данный момент он в замечательном расположении духа.


Диалектика этического, эстетического и религиозного.


Противоречивость и непоследовательность.


Кажется, ему не хватает страсти, кажется, он прячет свою душу.


Ничего в угоду предрассудкам, деспотизму и фанатизму.


Искусство, говорит он, пошло угодничает и постыдно отрекается от идеала.


Он берёт деньги в комоде под бельём, идёт к Наминасу и проигрывает.


Он играет в долг и проигрывает.


Киргиз отводит его в сторону и говорит, что долг — не шутка, прощать никто не станет, ты понимаешь.


— Ты понимаешь?


— Да.


— Правильно понимаешь?


— Да.


— Вот и хорошо.


— Вот и хорошо.


— Ты, кажется, не понимаешь?


— Понимаю.


— Что же тогда тут выделываешься?


— Ни в коем случае.


— Ты меня знаешь?


— Кто ж тебя не знает.


— Значит, понятно.


— Понятней не бывает.


* * *

— Алё, Стокгольм?


— Да.


— С кем имею честь говорить?


— Вы имеете честь говорить с директором судостроительной компании «Гольфстрим».


— Я заказывал вашей фирме судно.


— Оно уже строится.


Отбой. Строится. Всё в порядке, хотя какие-то сомнения остаются. Посмотрим.


* * *

Иногда необходимо жертвовать частностями.


Он против самодовлеющей виртуозности.


Не всякий общественный строй способствует расцвету искусств.


Низменные цели парализуют движение к высшему.


Он пытается убежать в прошлое и терпит поражение.


Двор усыпан виноградной листвой и разбитыми гроздьями «изабеллы».


Красная «Нива» во дворе забрызгана виноградным соком.


Барахлит карбюратор.


Нужно смотреть.


* * *

Облачно, с прояснениями.


Агамемнон — аргосский царь, предводитель греков в Троянской войне.


1622 год стал критическим для Испании. Молодой король Филипп IV унаследовал обширную, но уже теряющую влияние империю.


Анна и Вронский встречаются в доме двоюродной сестры Вронского княгини Бетси Тверской.


Она хочет уйти от него, но пока не решается.


Роль любовницы ей противна.


К утру сильный норд-ост сорвал паруса, сломал мачты и руль и погнал судно на рифы.


При сложении дробей с одинаковыми знаменателями надо сложить их числители, а знаменатель оставить прежним.


Вычитание — аналогично.


В слове «море» два слога, четыре буквы, четыре звука.


Ночью Индийский океан светится.


То go to sea — Стать моряком.


On deck — На палубе.


То drop anchor — Бросить якорь.


К заходу солнца небо заволокло тучами, задул порывистый норд-ост, видимость ухудшилась, шторм усилился.


* * *

Почвы тёмно-каштановые и солончаковые.


Полынь, кермек, грудница шерстистая.


Холмы, овраги, камни, пещеры.


Караган, типчак, тёрн.


Песок, камни, вода.


Какая-то женщина.


Автобус развернулся у магазина, немного постоял и двинулся в обратный путь.


Состав с глыбами антрацита на тихом ходу идёт в порт, останавливается, некоторое время стоит.


Можно успеть сбросить несколько сверкающих глыб на землю, но… но чьи-то шаги за спиной.


Это человек в белом плаще.


— Антрацит — уголь хороший, — говорит он несколько отстранённо, немного холодно.


— Хороший, — говорю я. — Горит хорошо, почти без золы.


— Что ты медлишь? Может, тебе помочь?


— Плащ у вас белый, а уголь — чёрный.


— Ничего. Так что? Начинаем?


— А вдруг охрана?


— Я тебе говорю — её здесь сейчас нет.


— И не появится?


— Нет.


— Где же она?


— Её здесь нет, и она не появится.


— И я…


— И ты успеешь сбросить несколько кусков антрацита, дома разобьёшь их, растопишь печь, придут родители домой, а дома тепло и уютно, и они обрадуются, что у них растёт такой замечательный сын. Так что ж ты медлишь?


— Я вас не знаю, не знаю, кто вы, не понимаю…


Тем временем состав снова пришёл в движение и ушёл в створ порта.


— Антрацит на снегу, или снег на антраците — как угодно. С Новым годом вас. Вы не спите? — процитировал вдруг незнакомец в белом плаще моё подростковое стихотворение и медленно, заложив руки в карманы своего плаща, пошёл в сторону Слободки, и я пошёл за ним, но не свернул в свой переулок, а продолжал идти за ним.


Еще от автора Анатолий Николаевич Гаврилов
Берлинская флейта [Рассказы; повести]

«Рассказы Анатолия Гаврилова — одно из самых заметных явлений в современной малой прозе. Эффект от его короткого рассказа примерно такой: полмира чудом отразилось в зеркальце заднего вида, вместилось в рамку. Необыкновенная плотность и в то же время суховатая легкость, лучшие слова в лучшем порядке. Гаврилов работает возле той недостижимой точки, откуда расходятся проза, поэзия и эссеистика».


Услышал я голос

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Берлинская флейта

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством

Новая, после десятилетнего перерыва, книга владимирского писателя, которого называют живым классиком русской литературы. Минималист, мастер короткого рассказа и парадоксальной зарисовки, точного слова и поэтического образа – блистательный Анатолий Гаврилов. Книгу сопровождают иллюстрации легендарного петербургского художника и музыканта Гаврилы Лубнина. В тексте сохранены особенности авторской орфографии и пунктуации.


Рекомендуем почитать
Первый и другие рассказы

УДК 821.161.1-1 ББК 84(2 Рос=Рус)6-44 М23 В оформлении обложки использована картина Давида Штейнберга Манович, Лера Первый и другие рассказы. — М., Русский Гулливер; Центр Современной Литературы, 2015. — 148 с. ISBN 978-5-91627-154-6 Проза Леры Манович как хороший утренний кофе. Она погружает в задумчивую бодрость и делает тебя соучастником тончайших переживаний героев, переданных немногими точными словами, я бы даже сказал — точными обиняками. Искусство нынче редкое, в котором чувствуются отголоски когда-то хорошо усвоенного Хэмингуэя, а то и Чехова.


Госпожа Сарторис

Поздно вечером на безлюдной улице машина насмерть сбивает человека. Водитель скрывается под проливным дождем. Маргарита Сарторис узнает об этом из газет. Это напоминает ей об истории, которая произошла с ней в прошлом и которая круто изменила ее монотонную провинциальную жизнь.


В глубине души

Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.


Венок Петрии

Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».


Не ум.ru

Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!


Начало всего

Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.


Видоискательница

Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Пепел красной коровы

Рожденная на выжженных берегах Мертвого моря, эта книга застает читателя врасплох. Она ошеломляюще искренна: рядом с колючей проволокой военной базы, эвкалиптовыми рощицами, деревьями — лимона и апельсина — через край льется жизнь невероятной силы. Так рассказы Каринэ Арутюновой возвращают миру его «истинный цвет, вкус и запах». Автору удалось в хаотическом, оглушающем шуме жизни поймать чистую и сильную ноту ее подлинности — например, в тяжелом пыльном томе с золотым тиснением на обложке, из которого избранные дети узнают о предназначении избранной красной коровы.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.