Сестра села на разложенный мной плед, вытянула ноги в лакированных кожаных сапогах, и я увидела крошечный, похожий на цветок, синяк у нее над коленкой. Сестра сказала:
— Я достала их, Воображала.
— Если ты о наркотиках, Жадина, то я не буду их пробовать. И тебе не советую.
Она засмеялась, и голос ее взметнулся вверх вместе с парочкой птиц, до того уютно дремавших на ветке.
— Я достала книги.
Она взяла свою сумку, положила мне на колени, и я поняла, отчего сумка ее показалась мне непривычно тяжелой, когда я укладывала туда еду. Там и вправду было больше книг, чем обычно.
— Доставай, — сказала она. И я начала одну за одной раскладывать книги на пледе. Сверху сорвался дубовый листок и, покружив, опустился мне на макушку. Я смахнула его и с удивлением уставилась на разложенные перед нами книги. Это были писания других народов Империи. Если историю нашего бога и бога преторианцев можно было узнать, купив книги в любом книжном магазине практически любого города, то с ведьмами и ворами, а тем более варварами дела обстояли намного хуже. У варваров, говорили, и вовсе не было собственного писания, словно их бог никогда не замолкал.
А ведь на земле были сотни других народов. Прежде Империя была еще больше, теперь же ее утраченный Восток усеяли небольшие царства, в которых могли проживать всего один-два народа. Мир был огромен, он не ограничивался Империей, но тексты заморских богов достать было трудно.
Сестра сказала:
— Я хочу знать, что у них у всех общего.
— У богов?
— Точно. Ты понимаешь, они не существа в полном смысле этого слова. Но они наверняка родственны друг к другу.
Сестра достала из кармана пиджака жвачку, разжевала две пластинки, и я почувствовала исходящий от нее аромат сладкой мяты.
— Что мы, в сущности, знаем о богах? — спросила сестра. Она достала из сумки пачку сигарет, неторопливо подкурила и улеглась на спину.
— Листай, — сказала она. — Там все выделено.
Осенний парк показался мне вдруг очень неуютным, словно дышать стало тяжелее, а пространство сужалось таким образом, что я не могла увидеть и оценить этого, но ощущала предельно ясно.
Что-то недоброе, бесконечно дурное было в ее словах, и в то же время такое своевольное, что ее лицо и голос казались мне еще более прекрасными. Сестра глубоко затянулась и выпустила дым. Ее тронутые розовым блеском губы снова коснулись сигареты.
Книги нашего бога не было. Мы слишком хорошо ее знали. Я взяла преторианское писание. Обложка была черная, издание явно коллекционное. Между ветвистых рогов оленьей головы была тисненая надпись «Книга Охотящихся».
Я знала о преторианцах кое-что. Примерно половина моих одноклассников принадлежали преторианскому богу, и я понимала, что их обычаи отличаются от наших. Преторианцы ценили силу и страсть, не задумывались об этике и стремились уподобиться псам своего бога. Их дар, отдельная часть души, обжигающее оружие, давался им с самого детства, оттого новости всегда пестрили несчастными случаями, в которых преторианские дети калечили себя и других.
Я знала, что у них есть Дни Охоты и Дни Милости. Знала, что они называют своего бога Хозяином, и что они удивительно верны. Они воспевали животных и птиц, однако это не имело ничего общего с Путем Зверя.
Путь Зверя проповедовал не животные страсти и непосредственность, а сущность нашего бога настолько непостижимую, что ее лишь приблизительно можно было уместить в слове «зверь», таком же ограниченном, как и все слова человеческого языка.
Преторианцы же считали, что нужно быть как можно ближе к природе и ко всему естественному. Они поклонялись охоте и войне, но в кровавых развлечениях искали не воплощения садомазохистских фантазий, а утоления энергии и аппетита. Преторианцы доверяли своим страстям, но ценили свою честь. Они говорили, что именно их бог создал когда-то землю еще прежде, чем старые боги уснули. Словом, я кое-что о них понимала, даже видела их праздники, во время которых преторианцы загоняли оленей, а потом рвали их голыми руками и ели сырое мясо.
Даже дети участвовали в этих Праздниках Плоти во время Дней Охоты.
На протяжении всей истории наш народ находился с преторианцами бок о бок, и я могла представить себе их образ жизни и традиции. Однако я никогда не читала их священных книг. Мне это казалось ненужным, а может даже оскорбительным. Я думала, что стоит мне попросить в библиотеке или в магазине их писание, и на меня посмотрят как на любопытную проныру, лезущую в чужие дела.
Сейчас меня охватило любопытство. Я раскрыла книгу, поднесла ее к лицу и вдохнула горьковатый, нежный аромат типографской краски. Книга начиналась со слов:
«Ты, Андроник, вкусил войны и вкусил мира, теперь же вкуси эту плоть, и я излечу тех, кто дорог тебе. Я сотворю тебя заново, сотворю тебя заново и сотворю тебя зверем, не знающим жалости, а ты помни обо мне, потому как я проснулся от криков твоих умирающих.»
Андроник был патриархом преторианцев, его имя сразу всплыло у меня в голове. Слог тоже не вызвал никаких вопросов, все писания творились примерно в одно время, в переполненное смертью и пафосом время великой болезни. Разные люди в одну эпоху пишут схожим образом, пусть и не идентично.
