Вольтер - [47]

Вольтер написал так не потому, что успех экспедиции, особенно одной, развеял бурю, собиравшуюся разразиться над его собственной головой. Но и об этом умолчать нельзя, тем более что спасение Вольтера связано с победой учения, которое он защищал и пропагандировал.

Как раз тогда, когда он был снова ближе всего к Бастилии, в Париж вернулась экспедиция Мопертюи. Она привезла неопровержимые доказательства правоты Ньютона. А большой успех французской науки позволил, не стесняясь, признать заслуги англичанина.

Не удивительно, что Вольтер с его импульсивностью посвятил своему сопернику преувеличенно восторженное стихотворение. «Земной шар, который Мопертюи сумел измерить, станет памятником его славы» — вот мой прозаический перевод главной строфы стихотворения. Оно влилось в хор голосов, славящих Мопертюи. Ему были оказаны тогда небывалые еще для французского ученого почести.

А Кондамин, чьи не меньшие заслуги не были столь очевидны, потерпел горькое разочарование.

Для Вольтера же был важен не только конечный результат — победа учения Ньютона, но и самая история обеих экспедиций. Он окончательно убедился: важны не одни отвлеченные истины, но и то, как они добываются, важен живой опыт человечества.

Среди девяти муз, которым Вольтер служил, едва ли не самой любимой была Клио — история. И для нас его исторические сочинения представляют ценность.

Дефонтен позволил себе напасть и на самое святое для Вольтера — его любовь к Эмилии, тем более благородную, что великий человек гордился успехами своей подруги в науке и всячески их поддерживал.

После возвращения арктической экспедиции аббат каким-то образом выкрал и опубликовал интимное стихотворение Вольтера, оно отнюдь не предназначалось для печати, где прелесть и научные таланты маркизы дю Шатле ставились выше всех заслуг Мопертюи.

Что же касается колебаний маркизы между Лейбницем и Ньютоном, Вольтер потом, не совсем точно, идеализируя ее, в «Мемуарах» напишет: «Мадам дю Шатле занялась сначала Лейбницем и изложила часть его системы в отлично написанной книге, озаглавленной («Instition de physiques» («Руководство по физике»). Она не старалась разубрать эту философию посторонними украшениями: вычурность была чужда ее мужественному и правдивому нраву. Ясность, точность и изящество отличали ее слог. Если идеям Лейбница вообще можно сообщить некоторую убедительность, таковую надо искать именно в этой книге. Но в настоящее время (1759 или 1760 год. — А. А.) уже мало заботятся о том, что думал Лейбниц».

Вольтер пишет дальше: «Рожденная для истины, она вскоре покинула все отвлеченные системы и прилепилась к открытиям великого Ньютона. Перевела на французский язык всю книгу математических принципов, а впоследствии, укрепив свои познания, добавила к этой книге, понятной очень немногим, алгебраический комментарий, равным образом недоступный рядовому читателю…»

Затем Вольтер с гордостью сообщает, что этот комментарий просмотрел и поправил один из лучших математиков того времени — Клеро, и кончает упреком: «Нашему веку делает мало чести, что он (комментарий. — А. А.) остался незамеченным».

Вернемся, однако, к музам самого Вольтера. Уже в 1734 году он искал ответов на самые кардинальные для того времени вопросы мысли в «Трактате о метафизике». Это сочинение очень важно для понимания становления его философии. Примечательно и то, что, написав его по настоянию божественной Эмилии, чтобы разобраться в своем отношении к богу, душе, устройству мира, затем автор во многом оказался решительным противником маркизы. Она была тогда сторонницей Лейбница и краеугольного камня его учения: все к лучшему в этом лучшем из миров, Вольтер же следовал за благоразумным Локком и другими английскими философами, за Ньютоном, хотя еще не пришел к полному несогласию с Лейбницем.

Вот главные мысли трактата. Автор верит в существование бога, но рассматривает его как первую двигательную силу, довольствуясь доказательствами, вытекающими из мирового порядка, этой двигательной силы требующего. Доказательства нравственные ему не нужны, В этом они с маркизой сходятся. Для обоих метафизика — введение в физику, а существование бога — первая истина физики и в то же время лишь необходимая гипотеза. «Бог существует — версия наиболее правдоподобная, которую могут принять люди. И такой бог не допустит ни мучеников, ни палачей. Он — то же самое, что понятие об атоме. С таким богом связаны законы, управляющие вселенной. Но его свойства и его природа никому не известны. Все споры о провидении и справедливости бога — праздные рассуждения».

Вольтер сперва наносит удар пессимизму Паскаля, затем — менее сильный — оптимизму Лейбница. Человек отнюдь не так жалок, как утверждает Паскаль. И, с другой стороны, откуда мы знаем, что мир не мог бы быть лучше? Жизнь такова, какова она есть: не слишком хороша и не слишком плоха. Она выносима, раз люди ее выносят.

Относительно души позиция Вольтера в этой книге такова. Он начинает с утверждения: «Я вовсе не уверен, что имею доказательства против духовности и бессмертия души, но все вероятности говорят против них». Затем приводит положение Локка, что бог мог бы наделить материю свойством мыслить, спрашивая, однако, зачем вмешивать сюда бога. И кончает тем, что малопонятное для разума бессмертие души — гипотеза, бесполезная для общества.