Вольтер - [145]

Конечно, столько лет проведя с Вольтером, общаясь благодаря ему с самыми выдающимися умами и талантами Европы, Мари Луиза внешнего лоска набралась. Мы уже видели, что она бралась рассуждать о театре и изобразительном искусстве, хотя в оценке Лемуана, называя его первым художником всех веков, и ошиблась. Но ни разносторонних дарований, ни редчайшей образованности, пытливости ума, одержимости наукой, ни высокого строя души божественной Эмилии в ее преемнице при всем желании обнаружить нельзя.

Маркиза дю Шатле оберегала Вольтера, потому что любила и понимала его величие, хотя и не всегда добивалась того, что ему действительно было нужно. Мадам Дени пеклась о здоровье дяди-любовника, помогала принимать гостей, потому что от этого зависели ее собственное благоденствие, почет, которым окружали Даму Ферне. Она ценила в Вольтере курицу, которая несет золотые яйца; и когда «курица» больше не была нужна, ускорила, как мы увидим, ее кончину.

Маркиза дю Шатле запирала рукописи Вольтера, чтобы их не украли, чтобы опасные сочинения, будучи изданы или распространяясь в списках, не привели автора снова в Бастилию. Мадам Дени его рукописи воровала или помогала воровать и продавать, нимало не заботясь об угрожающих последствиях. Кражу 1755 года — маркиз де Хименес не смог бы ни похитить, ни продать «Орлеанскую девственницу» без участия Мари Луизы — Вольтер ей простил, как прощал и многое другое, хотя, придумывая ее несуществующие достоинства, не мог не видеть и недостатков обожаемой племянницы.

Вот одно из самых поразительных писем Вольтера, написанное так, как мог написать только человек, способный к глубоким, тонким, искренним чувствам, и по манере напоминающее Чехова пли Бунина, хотя шел всего лишь 1768 год. Он писал мадам Дени из Ферне в Париж:

«Без сомнения, судьба существует, и часто она бывает жестокой. Я три раза подходил к Вашей двери. Вы стучались в мою… Я решил прогулять мое горе… Поставил на десять стрелки солнечных часов и ждал, когда Вы проснетесь. Встретил месье Малле. Он сказал, что был опечален Вашим отъездом. Мне стало ясно: он вышел из Ваших апартаментов.

А я-то думал: Вы, как обещали, пообедаете со мной в замке. Ни один из слуг не предупредил меня ни о чем: полагали — я знаю. Позвав Христина (домашнего адвоката. — А. А.) и отца Адама, беседовал с ними до полудня. Наконец не выдержал и отправился в Ваши покои… Спросил, где Вы. Ваньер мне сказал:

— Как? Вы не знаете, что мадам уехала в десять часов?

Скорее мертвый, чем живой, я вернулся к отцу Адаму. Он повторил то же самое…

Я хотел послать за лошадьми в конюшню. Но никого не мог найти.

В доме с двадцатью слугами мы тщетно искали друг друга, так и не встретившись. Я в полном отчаянии. Понимаю, что момент разлуки был бы ужасен, но еще ужаснее, что Вы уехали так внезапно, не повидав меня и сразу после того, как мы напрасно ходили друг к другу.

Послал за мадам Расль, хотел поплакать вместе с ней. Но она обедала с Христином, отцом Адамом, своим мужем (управляющим имением. — А. А.). А я не мог и помыслить об обеде. Проглотив обиду, пишу Вам…»

Характерно, что от выражения чувств Вольтер переходит к практическим заботам — надеется, что мадам Дени передадут его письма и пакеты для месье де Шуазеля и Мармонтеля. Есть еще и другие документы, но она так внезапно уехала…

И снова — чувства: «Лагарп — причина моего несчастья… Кто решился бы мне сказать, что он собрался меня убить в ста лье от Вас, не верящей в его намерение?» Лагарп был уже в Париже.

Все письмо написано неровным почерком, выдающим волнение автора. В этом месте его рука особенно дрожала.

И опять Вольтер возвращается к делам: вероятно, хочет себя убедить, что отъезд мадам Дени имеет практический смысл. «Вы увидите месье де Шуазеля, де Ришелье, д’Аржанталя и подсластите этим мое несчастье. Это также сыграет роль и в Вашей судьбе. Вы преуспеете в Париже в Ваших и моих интересах. Свидитесь с Вашим братом…»

Конец письма снова полон излияний: «Если я умру, я умру, полностью принадлежа Вам, как для Вас прожил свою жизнь. Нежно обнимаю мадам и месье Дюпюи и сожалею о них…»

Что же произошло? Что послужило причиной отъезда мадам Дени из Ферне в Париж в сопровождении Мари Корнель и ее мужа?

В конце 1767-го Вольтер узнал, что бурлескная поэма «Война в Женеве», предназначенная отнюдь не для печати или распространения, в списках ходит по Парижу и Женеве. Кто в этом виноват? Сперва его подозрение пало на аббата де Бастиана. Повторилась сцена, подобная той, которая некогда разыгралась в Сире с мадам де Графиньи. Так же оба плакали, обнимая друг друга, и обвинитель просил прощения у несправедливо заподозренного.

Затем Вольтер провел настоящее следствие. Виновным оказался Лагарп, а его соучастницей — мадам Дени. «Фернейский патриарх» хранил рукописи, не предназначенные для печати или требующие исправлений, в ящике секретера, в библиотеке. Не многие имели к ним доступ. Доверием хозяина злоупотребили эти двое, самые близкие ему люди.

«Дофин Ферне», как называлд Лагарпа, нежно любимого и облагодетельствованного Вольтером, долго не признавался, перекладывал свою вину на одного молодого парижского скульптора. Но после очной ставки вор был неопровержимо уличен и изгнан из поместья — впрочем, довольно мирно.