Волшебный жезл - [22]

Все наши усилия наталкивались на множество препятствий, и препятствия возникали главным образом из-за того, что не было в совхозе настоящего директора, который мог бы обо всем позаботиться.

Однажды мне сообщили, что заболела корова Камера. Она была отличной коровой, изо дня в день прибавляла удои, и я надеялся, что за год мы получим от нее не меньше молока, чем от наших лучших животных.

Два часа назад я был возле ее стойла. Она спокойно стояла и поедала из кормушки свою порцию кормов. И вдруг теперь лежит, вытянув шею, откинув голову назад, с неподвижными глазами, в которых застыли боль и мука. Ее бока то вздуваются громадной горой, то опадают так, что видны ребра. Вокруг Камеры столпились доярки и скотники. Вся бригада смотрит на животное с ужасом. Евдокия Исаевна Грехова, доившая и кормившая Камеру, стоит перед ней оцепеневшая.

— Ветеринара позвали? — спрашиваю я.

— Позовешь его, как же! — говорят доярки. — Бегали за ним — лежит пьяный, лыка не вяжет.

Я раскрываю корове пасть, прощупываю глотку, слушаю сердце — оно бьется неровными толчками: то смолкает, то начинает биться учащенно, точно захлебывается.

— Как это произошло?

— Поела она с аппетитом, — рассказывает доярка, — всю кормушку вылизала. Стала я ее доить, надоила с половину подойника, она стоит себе, на меня поглядывает, потом вдруг пошатнулась — и на бок. Вот так и лежит!

«Что же могло попасть в корм?» — думаю я.

Корова делает мучительные движения ногами, пытается еще дальше откинуть голову, глаза ее стекленеют…

При вскрытии в сердце животного была обнаружена игла. Что это, случайность? Небрежность? Вредительство?..

Беда шла за бедой.

Через несколько дней ночью на скотный двор пришел какой-то пьяный. Дежурная скотница не хотела его пускать. Он сказал, что работает у нас в совхозе, что новый директор велел ему принести фонарь, и, снимая фонарь, он уронил его, чуть не наделав пожара.

Еще через неделю обнаружилось, что кто-то сбил замок с кормового склада и увез несколько мешков картофеля.

Опасаясь, чтобы какое-нибудь животное опять не погибло от иглы, гвоздя или проволоки, попавшей в корма, мы стали перетряхивать все сено, перевеивать отруби.

На скотном дворе и в телятнике установили ночное дежурство. Я сам обходил по ночам склады. На всю жизнь запомнил эти тоскливые ночи и невеселые мысли, когда мне казалось, что какая-то страшная сила противоборствует всем нашим стараниям и тянет совхоз назад.

Однажды ночью я встретил возле складов начальника политотдела Ивана Дмитриевича Варварина. Это был человек лет тридцати, высокого роста, плотный, с большой шевелюрой. Шел он неторопливыми шагами по скрипучему снегу, заложив за спину руки, а когда подошел ко мне и зажег спичку, чтобы закурить, я увидел на его лице следы тех же мыслей, того же отчаяния и тех же поисков выхода из положения, которые мучили меня.

Пошли вместе. Молчали. Потом он сказал:

— Плохо дело, Станислав Иваныч. Весна скоро. Ездил вчера в город. Докладывал, что директора надо менять. Завалим весеннюю посевную, и будущей зимой еще хуже будет. Берите пока, Станислав Иваныч, все в свои руки. Партийная организация вам поможет. Сейчас не приходится считаться: кто директор, кто полевод, а кто животновод. Если мы в течение этого года не поднимем полеводство, то потеряем и стадо. Короче говоря, через несколько дней проведем открытое партийное собрание. Докладчиком будете вы.

Оратор я неважный и длинных докладов делать не люблю. Я сказал только, что если мы не вырастим на полях урожай, не накосим сена, не расчистим пастбища, не заложим силоса, то никто за нас этого не сделает. Только заготовив корма, мы сможем получить от стада хорошие удои и ценное потомство, и тогда в кассе нашего совхоза будут деньги и сами мы будем сыты и одеты.

Каждый работник совхоза понимал все это не хуже меня.

Я сказал, что когда человек попадает в полынью, то, каким бы он ни был усталым и как бы ему ни было тяжело, он изо всех сил цепляется за лед до тех пор, пока не выберется на твердую поверхность.

— Вот в таком же положении находимся теперь и мы с вами, — продолжал я. — И если мы не хотим пойти на дно, то должны не жалеть своих сил и не думать об отдыхе до тех пор, пока не выберемся на твердую поверхность. И мы не должны терять ни одного дня на праздные разговоры, а надо завтра же всем вместе — и животноводам, и полеводам, и конторским работникам, — всем, кто есть в коллективе, взяться за вывозку навоза.

Я перечислил еще многое, что следует сделать в первую очередь, а кончил свою короткую речь так:

— Чтобы выбраться из полыньи, нам придется затратить огромные усилия. Другого выхода у нас нет. Готовы ли мы на это?

Я оглядел мужчин и женщин, заполнивших большую комнату конторы. Люди сидели хмурые, опустив головы, молчали. В комнате было холодно, женщины не развязывали платков, мужчины не снимали шапок. Большая керосиновая лампа, висевшая под потолком, тускло светила сквозь облака синего табачного дыма.

— Готовы ли мы на это? — спросил я еще раз, не дождавшись ответа.

И снова молчание.

Потом кто-то спросил:

— А когда выходить завтра?

Другой голос ответил: