Волшебный жезл - [23]
— Надо бы пораньше, как рассветет.
— Мы после утренней дойки начнем, — сказала Ульяна Баркова. И обратилась к дояркам: — Верно, девочки?
Следующий день выдался метельный, вьюжный. Утром почти не рассвело, низко над землей стлались тучи. Знойный ветер пронизывал до костей. Но погода не остановила людей, весь день в поля шли сани с навозом, а за ними, утопая по колено в снегу и наклонившись навстречу колючим порывам ветра, шагали рабочие совхоза.
Всю зиму, весну, лето и осень у нас был сплошной субботник: не считаясь со своими должностями, не считаясь с выходными днями, с часами отдыха, дружный коллектив доярок, телятниц, скотников и кое-кто из рабочих полеводческих бригад работали самоотверженно. Почти каждый день после своей основной работы люди отправлялись на поля, пастбища, на луга. Доярки помогали полеводам, полеводы — скотникам, скотники — строителям, строители — механизаторам.
Наша дружная работа не пропала даром: мы опять обеспечили скот кормами: на лугах росли хорошие травы, силосные башни были заполнены. И снова стали расти удои во всем нашем стаде.
Но тут у нас возникла новая неприятность. Однажды, возвратившись из командировки в Москву, директор совхоза вызывает в свой кабинет меня, начальника политотдела, главного агронома и других руководящих работников и, как ни в чем не бывало, говорит:
— Могу вам сообщить, товарищи, что готовится одно очень серьезное решение. Вышестоящие организации хотят изменить профиль нашего совхоза. Нам собираются предложить заняться льноводством.
— А животноводство? — спросил я, встревожившись не на шутку.
— А животноводство — это не наше дело. Самых ценных животных, оставленных на племя, мы передадим какому-нибудь племенному совхозу, а тех, что похуже, часть продадим колхозам, а часть оставим у себя. Но племенным делом заниматься больше не будем.
— Почему? — спросил я. — Почему готовится такое решение?
— А потому, что у нас в стаде чистопородных животных нет, все наши животные безродные, в племенные книги они не записаны и предки их никому не известны.
— Так на кой черт нам их предки, — не сдержался я, — когда у нас есть их потомки? Ни за каких чистопородных швицев я не отдам дочерей и внуков нашей Послушницы. Вы только посмотрите на них! Чем они уступают лучшим представителям швицкой породы? И экстерьер, и живой вес, и удои — все это сделает честь любому чистопородному стаду.
Начальник политотдела Иван Дмитриевич Варварин, видя мое волнение, сказал:
— А ты, Станислав Иваныч, не расстраивайся раньше времени. Решение ведь еще не принято. Напишем в Москву письмо, если надо будет — поедем сами. Короче говоря, будем бороться.
— Будем бороться, — сказал я, — будем бороться изо всех сил! Если даже никак не удастся отстоять все племенное стадо, то, может быть, нам оставят хотя бы Послушницу II, хотя бы ее одну! И мы все начнем сначала, как начинали семь лет назад.
Очень горько было мне в те дни. Ничего я не говорил своим друзьям дояркам, и они не понимали, почему я прихожу на скотный двор такой мрачный и почему с грустью смотрю на животных, будто прощаясь с ними.
В это время я вполне понимал, что животноводство — это мое призвание, самое любимое дело моей жизни. Но главная привлекательность животноводства заключалась для меня в племенном деле. Я все больше убеждался, что качество потомства зависит не только от наследственных данных родителей, но и от тех условий, в которых животные содержались. Улучшая кормление и содержание скота, мы видели, как влияем тем самым и на его потомство. Это значило, что, кроме того «волшебного жезла», о котором писал Чарлз Дарвин, есть еще один «волшебный жезл», с помощью которого можно воздействовать на природу. И вдруг… от всего этого отказаться? В самом начале прервать работу, от которой ждешь замечательных результатов?
«Нет, — решил я, — это невозможно! Надо срочно ехать в Москву и всеми силами добиваться, чтобы совхоз наш оставался животноводческим».
Но уехать в Москву мне никак не удавалось потому что к этому времени разгорелась борьба вокруг выращивания телят в неотапливаемых помещениях.
СУРОВЫЙ УРОК
Телята, которые содержались в холодной бане, были здоровы, веселы, хорошо прибавляли в весе. Одни люди приходили сюда, чтобы собственными глазами убедиться, что телята живы и здоровы. И немало этому дивились. Другие глядели и каркали: «Уморит Станислав Иваныч животных! Непременно уморит!»
Ветеринар пришел в белоснежных фетровых бурках, постоял возле телят, не вынимая рук из карманов, сказал с негодованием:
— Кто вам разрешил морозить телят?
Я ответил:
— А кто мне должен разрешить? Я старший животновод совхоза, я и отвечаю.
Он закричал:
— Вы будете отвечать перед судом! Это вредительство! За здоровье животных я отвечаю. У меня есть диплом! А вы кто такой? Мужик мужиком, летом босой ходите, галстук как следует завязать не умеете, а туда же — какие-то эксперименты устраиваете! Больно много на себя берете!
И верно, я часто летом босой ходил и галстук завязывать не умел. Ветеринар правду говорил. И на правду я не обиделся. Но в его словах мне послышалось то, что уж не раз мне говорили в юности: раз тебе не пришлось получить образование, значит, нечего и думать о самостоятельной научной работе. И это, признаться, меня очень обижало.
