Вольный стрелок - [16]

Сказав себе, что если и поездка на кладбище ничего не даст, значит, ловить здесь и вправду нечего.

День был такой же, как вчера, солнечный и теплый, и я даже пальто расстегнула, и жирненькие грудки весело запрыгали под водолазкой, демонстрируя себя прохожим. Что с их стороны было не очень красиво — кладбище все же, а тут я с ними. Прям-таки картина «Всюду жизнь». Кто-то умирает — кто-то всем своим видом провозглашает, что жизнь идет и люди думают не только о смерти, но и о многом другом. О плотских удовольствиях в том числе.

Я медленно прошла мимо столпившихся у кладбищенской церкви бабок и всяких там убогих и калек, проводивших меня осуждающими взглядами. Хотя, несмотря на прыгающие при ходьбе грудки, я была во всем черном — так что все приличия соблюдены. Тем более что бы там ни провозглашало мое тело, голова была занята другим. А именно преждевременно покинувшим эту жизнь банкиром Улитиным.

О котором я хотела бы сейчас узнать только одно — сам он ее покинул или нет. Но для этого, увы, следовало узнать о нем все — все, что возможно, в смысле.

Местный труженик кирки и тачки долго и путано объяснял мне, как пройти туда, где хоронят, по его выражению, новорусского, — и я свернула на почти пустую, тихую аллею, сразу увидев приближающихся ко мне трех строго одетых людей. Узнавая в том, кто шел посередине, известную всей стране звезду телеэкрана — еще пару лет назад почти наследника престола, а ныне умеренно оппозиционного политика. Для которого насильная отставка, похоже, оказалась весьма полезной — потому что если раньше его Критиковали все, кому не лень, то ныне он пребывал в ранге опального героя и сам критиковал тех, кто пришел ему на. смену. Появляясь на телевидении и в газетах чуть ли не чаще, чем раньше — и с куда более положительным имиджем.

К известным личностям я отношусь ровно — когда-то они мне казались чуть ли не небожителями, но стоило увидеть их поближе, как все менялось. И они оказывались самыми обыкновенными людьми — и могли выглядеть куда хуже, чем на экране, говорить с ошибками, пахнуть потом, отпускать идиотские шутки или делать неумные заявления. А к тому же журналистская наглость, необходимое просто качество, без которого никуда — не фамильярность и хамство, но напористость, настойчивость и твердость в поведении, — благоговейного отношения к людям не предусматривает. Кем бы они ни были — поп-звездой, богатейшим банкиром, великим режиссером или известным политиком. И потому хотя лично я с ним знакома не была — политическая журналистика не мой профиль, — но и упускать его не собиралась. Нагло встав у него на дороге.

— Добрый день, Василий Васильевич, — произнесла негромко, видя, что охрана напряглась, — и напрягла ее еще больше, медленно засовывая руку в сумку за визитной карточкой. — Юлия Ленская, «Молодежь Москвы», специальный корреспондент. От лица газеты и нашего главного редактора хочу принести вам соболезнования. То, что случилось, это ужасно, честное слово…

Родную газету я последние годы читаю не слишком внимательно. Раньше все прочитывала — чтобы оценить, что и как написано, проанализировать, подумать, как я бы это написала. Но вот уже лет пять и нашу, и другие газеты я просто просматриваю — цепляясь только за то, что кажется мне интересным или может иметь отношение к героям моих Прошлых или будущих материалов.

А что касается политики — то я в ней не разбиралась никогда, как и во всем остальном. Я, так сказать, специалист широкого профиля — знаю обо всем понемногу, и если есть нужда в дополнительной информации, я просто консультируюсь с тем, кто ею владеет. Потому что главное мое достоинство — это умение вкусно, как говорят журналисты, написать статью. Написать так, чтобы читатель ее проглотил.

Так что, если честно, в тот момент я не помнила, хаяла ли наша газета в последнее время уважаемого Василия Васильевича. И оставалось только надеяться, что нет. Что столько дерьма выливается на правительство, Думу и президентскую администрацию, что на отдельно взятых политиков, тем более оппозиционных, у нашего политобозревателя Саши Малюка просто не хватает экскрементов. И может быть, даже порой находится доброе слово.

— А, «Молодежь Москвы»… — Нельзя сказать, что опальный наследник засветился от счастья. Но по крайней мере и молний гнева метать не начал. И не стал проскакивать мимо, изображая крайнюю занятость, — а притормозил, рисуя на лице нечто вроде улыбки. — Что ж вы меня на позапрошлой неделе приложили-то, а?

«Наивный, полный несбыточных надежд провинциал», «борец с ветряными мельницами»

— не стыдно?

— Легкая критика — тоже реклама. — Я улыбнулась ему немного грустно — напоминая, по какому печальному поводу мы оба здесь находимся. Думая, что у Малюка экскрементов, как выясняется, хватает на всех — а значит, надо как-то выкручиваться. — А представьте, о вас бы газета только в превосходной степени писала — наилучший, честнейший, перспективнейший? Да после первой же статьи обвинили бы в предвзятости и ангажированности — и газете плохо, и вам тоже. А насчет борца с ветряными мельницами — так Дон Кихот, между прочим, неизвестнее Бориса Николаевича будет…