Четверг, 29 февраля
11 час. 23 мин. Время московское
— Борт три ноль девять, ответьте земле…
— Земля — триста девятый, слышу вас.
— Ну что, Кондрашов?
— Да, мы нашли ее… дивизия… Она действительно здесь. Я не спец, но похоже на часовой механизм. Вроде бы еще есть запас времени.
— Кондрашов, не трогай ее. Это приказ.
— Земля, помехи, вас не понял.
— Кондрашов! Триста девятый…
— Слышу вас.
— Бомба с сюрпризом. Не прикасаться.
— Понял вас, понял.
— Хорошо. Мне везут сапера. Ложись на новый круг. Высота прежняя.
— Понял.
— Никакой самодеятельности. Конец связи.
Подполковник Коржава отер пот со лба белым платком с вышитыми инициалами, скомкал и спрятал влажную ткань в карман брюк. До последнего момента он надеялся, что это тупая шутка — мало ли идиотов звонят про бомбы в метро или даже чуть ли не в Большом театре. Ну какому уроду взбредет в голову минировать боевую машину? Несерьезно все это. На кой может сдаться военный вертолет? Террорист? Зачем? Охраняемый объект и никакого эффекта. Террорист полез бы к цивильным, гражданская авиация. Но… Коржава мял пальцами сигарету «Ява» — несмотря на все перемены, он остался верен сигаретам, которые курил уже больше двадцати лет, и чувствовал гнетущую слабость в районе желудка. Это был рыхлый человек с усталыми плечами, крупными тяжелыми ладонями и чуть сероватым цветом лица. Он нес в себе все возможные болезненные недуги, которые заполучил, колеся по далеким военным аэродромам Крайнего Севера и знойно-пыльного Юга, и до демобилизации ему оставалось чуть более полутора лет. В каком-то смысле Коржаве повезло — он не станет военным пенсионером в странах Балтии или ближнего зарубежья, будь они все неладны. Коржава дослуживал в нескольких километрах от Кольцевой дороги столицы и после выхода на пенсию собирался всерьез заняться своим здоровьем. В штурманской службе не привыкать к нештатным ситуациям, но с подобным он столкнулся впервые. Теперь Коржава знал, что это не шутка. И так же как он нес в себе все немыслимые болезни, борт триста девять нес в себе бомбу, адскую машину, готовую в любой момент взорваться. Этот молодой улыбчивый старлей с серыми глазами, старший борта Кондрашов, только что обнаружил ее. Там, где и было указано. Старлей на майорской должности…
Псих! Это действия психически больного человека. Он не выдвинул никаких требований. Абсолютно никаких. В машине находится бомба, а машина находится в воздухе… Нет. Так тоже не получается. Психопат проникает на военный объект и минирует боевой вертолет… И так не получается. А потом звонит, рассказывает о бомбе с сюрпризом и не выдвигает никаких требований?.. Требования будут. Что-то происходит, что-то гораздо более неприятное, чем он может себе представить. Коржава уже доложил о ситуации, и решение надо принимать теперь быстро.
— Товарищ полковник, вас. Белый аппарат. Это…
— Он?
— Так точно.
Он… Скорее — «они». Такое не провернуть в одиночку. Охраняемый объект, бомба в военном вертолете. Это… — Коржава почувствовал теперь уже спазм в районе желудка — это какая-то демонстрация… Подполковник взял трубку и снова бросил взгляд на кружащий в небе «Ми-8». Давай, старлей, продержись еще немного, сейчас выясним, что надо этим сукиным детям.
— Подполковник Коржава. — Он проследил, чтобы голос звучал ровно и спокойно — с самого начала владеть ситуацией и не позволять диктовать себе.
— Нашли наш подарок?
Акцент, еле уловимый, но все же акцент. Который пробуют скрыть. Или, что гораздо хуже, делают вид, что пробуют скрыть. Значит, Коржаву убеждают — мол, подарок с юга.
— Да. Нашли.
— Вот и хорошо.
— Земляк, давай без ерничества. Что вам надо?
— Всему свое время.
— Сколько у меня есть времени?
— Начинаете соображать. Это тоже хорошо. Представление еще только начинается.
— При чем здесь мой вертолет?
— Ни при чем. Мог быть какой угодно вертолет — оказался этот.
Там, в районе желудка, где только что был спазм, появилась одна огромная опустошающая боль.
— Чего же вы хотите? — Все самые дурные предчувствия Коржавы начинали сбываться прямо на глазах.
— Не надо вызывать саперов — это умная бомба, и вам с ней не справиться.
Подполковник снова полез за платком, нащупал пальцами влажную ткань — в довершение ко всему они еще слушают их частоту. Но что надо этим людям? Что надо им от Коржавы и от этого, еще почти мальчика, Кондрашова?
— Хорошо, я могу сейчас все остановить.
— И это тоже. Давай сразу договоримся: условия здесь буду ставить я.
— Готов и это допустить.
— Уже лучше. Видишь ли…
Секундная пауза показалась Коржаве черной бездонной пропастью, и он с трудом балансировал на ее краю.
— … Понимаешь, так уж вышло, что твоей птичке не повезло. Три ноль девять.
— Три ноль девять! Но при чем здесь…
— Нет, мы опять теряем общий язык. Три девять — это тридцать девять. Секунд. Столько осталось порхать твоей птичке.
— Что?! Подожди… — Все! Коржава сейчас рухнет в эту бездонную мглу. — Подожди, земляк, мы же почти договорились…
— Именно поэтому я предупреждаю. Это все, что я могу для вас сделать.
— Но что ты хочешь?!
— Тридцать две секунды…
— Твою налево!… Савченко, срочно связь с триста девятым!… Экипажу приказываю немедленно покинуть машину. До взрыва — тридцать секунд.
