Ольга Лаврова, Александр Лавров
Брачный аферист
Дело Ладжуна возникло необычно. Не с традиционного звонка по «02», не с крика о помощи, оно началось с анализа документов. То есть, довольно скучно.
Каждое звено милицейского аппарата периодически отчитывается о своей работе, составляя рапорты и сводки. Местные сводки объединяются в областные, те — в республиканские, и со всей страны они стекаются в Министерство внутренних дел СССР. На их основании уголовная статистика может судить о картине преступности в целом: от характера и количества правонарушений до колебания числа их в течение года и даже времени суток. И вот при анализе сводок в один, как говорится, прекрасный день было обнаружено, что в различных союзных республиках остались нераскрытыми несколько десятков краж и мошенничеств, совершенных путем так называемого «предварительного вхождения в доверие».
Чтобы разобраться, дела истребовали в министерство и просмотрели. Именно просмотрели, так как особенно изучать там было нечего: тощие папочки с заявлениями потерпевших и еще двумя-тремя документами. Однако даже беглый просмотр кое-что дал: возникло предположение, что «автором» преступлений является одно лицо.
Взвесить все «за» и «против» выдвинутой версии поручили Михаилу Петровичу Дайнеко.
На первый взгляд, решительно «против» была география мест происшествий. Когда Дайнеко нанес их на карту и попытался уловить логику перемещений преступника, то лишь руками развел. Если это был один человек, то он метался как угорелый. Двух преступлений подряд не только в одном городе, но и в одной области не наблюдалось.
Сопоставление дат тоже говорило «против». С карандашом в руке, словно в далекую школьную пору, Дайнеко решал арифметические задачки. В воскресенье в пункте А некто обманул гражданку Н. В понедельник в пункте Б некто обжулил гражданина М. Спрашивается: с какой скоростью должен был двигаться некто, если расстояние от пункта А до пункта Б равно 520 км по прямой?
Получалось, что в момент обмана гражданки Н. некто уже держал в кармане билет на самолет в пункт Б, а затем мчался с аэродрома на такси или попутной машине, чтобы «успеть» ко времени обмана гражданина М.
Но когда же он ухитрился наметить гражданина М.? И войти в доверие?
Еще одно «против»: разнообразие методов «вхождения в доверие». Строго говоря, единого почерка не было. Во всяком случае, он варьировался в широчайшем диапазоне, что обычно не свойственно преступникам. Рядовым преступникам. Ну, а если допустить существование сверхмобильного, неистощимого на выдумки проходимца? Ведь были и свои «за».
Возраст его потерпевшие называли в пределах 30–40 лет. Лицо все описывали как круглое и полноватое, с пухлыми губами; рост указывали средний. Цвет волос, правда, определяли неодинаково: то темный шатен, то брюнет, но восприятие цвета — вещь довольно субъективная. Зато все дружно подчеркивали украинский акцент и то, что мошенник был на редкость обаятелен и мгновенно внушал симпатию.
Приблизительное сходство примет несколько подкрепляло версию об одном преступнике. А предположив это, можно было и на хронологию взглянуть иначе и тоже усмотреть в ней маленькое «за»: хотя даты происшествий подчас буквально «сидели» друг на друге, но двух прямо совпадающих дат не нашлось ни разу.
Таковы были факты и соображения, на основании которых предстояло сделать вывод. И Михаил Петрович сделал его.
— Орудует высокопробный ловкач, — доложил он руководству. — Един в пятидесяти лицах. Потому что иначе получается ерунда: полчище вдруг расплодившихся ловкачей, каждый из которых предпринял по одной афере. Да еще будто строго по уговору, в разные дни, чтобы время нигде не пересеклось!
(Идиллическая по-своему пора — ловкачи не встречались косяками.) Руководство согласилось с представленными доводами и решило взяться за розыск.
— Но отчего не воспользовались словесным портретом? — спросит искушенный читатель. — Отчего не применили фоторобот, чтобы установить тождество личности?
Оттого, что привычный ныне фоторобот был только-только создан и широкого внедрения еще не получил. Для подробного же словесного портрета — при всем обилии потерпевших — не хватало материала. Конечно, в протоколах их заявлений внешность афериста фиксировалась, но лишь в общих чертах. И это понятно. Местная милиция была уверена, что мошенник вскоре даст о себе знать очередным преступлением. Тогда-то и удастся его поймать. А он скоренько исчезал. И заведенное дело «засыхало» на корню. Этому способствовало и поведение потерпевших, которые в подавляющем большинстве были убеждены, что исчезнувший с их деньгами или вещами человек вернется — уж слишком симпатичен для жулика. Они заявляли с большим опозданием, «на всякий случай».
В такой ситуации официально объединять дела под общей «шапкой» не было достаточных оснований. Требовались новые допросы потерпевших, а те из них, кто лучше помнил преступника, должны были приехать в Москву и на приборе в НИИ воссоздать его портрет. Если он затем будет опознан остальными, значит, версия об одном неуловимом негодяе верна.
При теперешнем «разгуле» Чейза и Агаты Кристи нудновато читать? Перетерпите, дальше пойдет занятней.
