Вольная - [17]

На контрасте с ней прикосновение к шее, горячее и влажное, было таким неожиданным, что я вздрогнула еще до того, как кожу защипало — нестерпимо и резко.

Кажется, никаким магом тайфа не был. Разве что форменным злодеем.

Потому что, смазав пострадавшее место каким-то непонятным снадобьем, быстро отстранился и, конфисковав у меня остатки апельсина, самым злодейским образом отправил меня на женскую половину, так и не объяснив, что же это такое было.

Глава 5.3

Естественно, первое, что я сделала, едва оказавшись в своей комнате, — бросилась к зеркальцу в тяжелой медной оправе.

Увы, зеркало оказалось под стать господину и хозяину и не отразило ничего, что могло бы приковать внимание. Растрепанная темноволосая девица с горящими от любопытства глазами и продолговатыми мозолями, кольцом охватывающими загорелую шею. И кожа на носу облупилась после дня на солнце, красота сказочная…

Мозоли по виду ничем покрыты не были. Разве что кожу вокруг них чуть-чуть тянуло — но это вполне могло быть прямым следствием струпьев в местах, где ошейник прижимался особенно сильно. Я осторожно коснулась ранки и внимательно изучила подушечку пальца, но на ней тоже не нашлось ничего провокационного.

Что ж это такое было, что тайфе понадобилось разводить секреты? Едва ли кто-то стал бы косо смотреть на градоправителя, если станет известно, что он увлекается лекарским делом. В конце концов, не всем же мечами размахивать и сносить вражеские головы на скаку! У каждого тайфы для этого янычары есть…

Любопытством и дурацкими предположениями я промучилась почти до утра, но на сей раз переливчатая мелодия с первого этажа заставила меня немедленно подорваться на ноги и схватиться за зеркало, несмотря на чудовищный недосып.

Мозоли исчезли, не оставив и следа. Я недоверчиво покрутила сначала головой, потом зеркалом, но оно осталось при своем мнении: в нем отражалась совершенно обычная шея с нормальной, гладкой кожей. Даже старый детский шрамик под горлом — след от неудачно скопированного свитка — пропал.

Теперь в поведении господина и хозяина я вовсе никакой логики не видела. Что бы это ни было за чудо-средство, держать его вот так, под рукой, захотел бы каждый человек в городе!

Я порылась в памяти, прикидывая, к кому можно было бы подойти с расспросами о Рашеде-тайфе, и с удивлением поняла, что на сегодняшний день у меня ничего не запланировано. Никто меня не вызывал, не ждал в мастерской или казармах, не нужно было бежать за свежей соломой для кровли или свитком для засорившегося колодца и даже стоять над котлом с пловом не требовалось: едой нас с Малихом обеспечивала дворцовая кухня.

Будь я на воле, посвятила бы день книгам и блаженному ничегонеделанию, но чужие стены не располагали к безделью, и появление Лин, которая известила, что Руа-тайфа желает видеть меня за завтраком, я восприняла с облегчением. В конце концов, если я буду вынуждена задержаться в гареме на пару месяцев, наладить отношения с сестрой господина точно нелишне. О, и расспросить ее про чудо-средство можно!

— Не засиживайся у госпожи, — строго велела Лин. — Как только она позволит — сразу вниз, продолжишь обучение. Тайфа пожелал видеть тебя и сегодня, — в подтверждение серьезности требования она демонстративно положила на столик у входа увесистый бархатный кошель.

Звенело внушительно. Я обернулась, так и не завязав до конца шарф, и недоверчиво приподняла брови.

— Жалование наложницы, — коротко прокомментировала Лин. — И подарок от господина. Не забудь поблагодарить его.

Я прикрыла глаза и с нажимом потерла лоб в тщетной надежде простимулировать мыслительный процесс. Больше всего мне хотелось не поблагодарить тайфу, а припереть к стенке и учинить форменный допрос.

Не то чтобы я возражала против жалования. Пока мы с Малихом торчим во дворце, и без того вечно осыпающийся от старости домик на окраине снова придет в плачевное состояние, и на его восстановление потребуются немалые средства. Но если жалование наложницы еще можно было объяснить игрой в прикрытие, чтобы не спугнуть работорговцев, то ежедневные приглашения в покои и, тем более, подарки ни в какие рамки не укладывались. Я никак не могла отделаться от ощущения, что за моей спиной пытаются провернуть что-то покрупнее расследования дела о живой контрабанде, и душевного спокойствия это не добавляло.

Как будто Рашед-тайфа знал, что спокойствие для меня — те же доспехи, и намеревался пробить в моей броне изрядную дыру.

В мешочке, помимо весьма неплохой суммы серебром, оказалась маленькая шкатулочка из красного дерева. Внутри на бархатной подушечке лежали тяжелые золотые серьги с фиолетовыми капельками аметистов, темными, как небо над ночной пустыней.

— Конечно, — мрачно пообещала я Лин и заспешила в покои к Руа-тайфе.

Успела как раз к завтраку, чтобы лишний раз убедиться, что для госпожи повара стараются, как ни для кого другого, и она привыкла воспринимать это как должное — во всяком случае, соблазнительно благоухающий сладкими медовыми лепешками и холодным мятным чаем дастархан ее не слишком-то и занимал. Вместо того, чтобы воздать должное стараниям слуг, Руа-тайфа повелительно указала мне на ковер возле окна и со странно знакомой рассеянностью во взгляде заметила: