Волки с вершин Джамангры - [56]

– Какая именно?

Перед тем как ответить, сар Штроукк передернулся от отвращения, когда обнаружил на столе рыбу, от которой благодаря его же стараниям мало что осталось.

– Сарр Клименсе, и как вы можете есть эту гадость?!

– Вы не ответили.

Александра снова передернуло, теперь уже от воспоминаний.

– Приснилось, будто наш корабль шквалом перевернуло вверх днищем. Мы безуспешно пытаемся из него выбраться на поверхность, долго пытаемся, и воздух уже заканчивается. А затем он и вовсе пошел ко дну. По-настоящему кошмарный сон, и как же вовремя вы меня разбудили! Кстати, сарр Клименсе, а как я вообще оказался в чужой каюте, к тому же еще и уснул?

Глава четырнадцатая

– Впечатляет!

По-моему, абсолютно то же самое я слышал от Александра сар Штроукка, когда несколько дней назад мы с ним рассматривали с возвышенности раскинувшийся перед нами Гласант. Хотя что удивительного в случае с человеком, который всю свою жизнь прожил в глухой провинции и лишь дважды побывал в Нантунете. Размерами тот уступал Клаундстону в несколько раз и был настолько же моложе. К тому же и архитектурой не мог похвастать. Нет в Нантунете строений многовековой давности, когда много внимания уделялось деталям, которые сейчас считают излишеством или даже помпезностью. Все-таки времена меняются, и человек становится рационален. Или же в нем исчезает дух прекрасного.

Что, наверное, одно и то же. Клаундстон не таков и возрастом может тягаться со столицей: обоим городам за два тысячелетия. Но он, в отличие от Гладстуара, не пережил нескольких нашествий, гигантских пожаров и даже сильнейшего землетрясения.

И все-таки я должен был признать – Клаундстон впечатлял. И величиной, и своеобразной архитектурой, не виданной мною больше нигде. И еще четкой планировкой. Даже отсюда, с палубы «Марии», хорошо были видны радиально расходящиеся наверняка из исторического центра улицы. Если посмотреть на карту, гавань была похожа на разомкнутое кольцо, образованное сложенными большим и указательным пальцами, на концах которых располагалось по мощному форту. В реальности же оба «пальца» были горными хребтами, выступающими из моря.

– Найти здесь корабль будет несложно, – заметил Александр, обозревая гавань, заполненную посудинами всех мастей и размеров.

И на них, особо не напрягаясь, мне удалось признать флаги полутора десятков, если не больше стран.

Александр снова был тем человеком, компании которого, вынужденно оставшись один в Гласанте, я даже обрадовался. Неглупый, ироничный и легко рассуждающий на любую тему.

Ничто в нем больше не напоминало того сар Штроукка, который вел себя по-хамски, за что хотелось надавать ему пощечин. К слову, сам Александр ничего из произошедшего с ним не помнил. За исключением сна, который он несколько раз пытался пересказать в подробностях, но всякий раз я его обрывал: слишком свежи были впечатления от зрелища, виденного наяву.

Шхуна встала на якорь посреди гавани, в ожидании своей очереди к причалу под разгрузку, шлюпка дожидалась у борта, и настала пора прощаться.

– Капитан Асант, все было великолепно, – сказал я, пожимая Михелю руку.

Было заметно, что, прощаясь с нами, он испытывает немалое облегчение. Александр тоже пожал Асанту руку, счастливый в своем неведении. Иначе легко себе представить, сколько мук пришлось бы ему пережить: вел себя как настоящий хам, а извиняться не позволяет положение.

Ночью перед прибытием в Клаундстон мне не спалось, одолевали мрачные мысли. О том, что нелепой ссоры с Клаусом наверняка можно было избежать. О том, что перспективы у меня не самые радужные. Меня никто нигде не ждет, имуществом я не обременен, никаких планов на будущее нет… Ворочаясь, я не мог заснуть и потому решил подышать свежим воздухом. На вахте стоял брат капитана – Грег.

– Завтра к полудню будем на месте, – сказал он.

Я лишь кивнул, любуясь на светящийся от потревоженного планктона след от кильватерной струи. Ночь была звездной, что тоже придавало ей очарования. Стоял, любовался и думал, что ради таких моментов и стоит ценить жизнь. Как будто бы ничего не происходит, но именно тогда остро чувствуешь, как прекрасна она в любых ее проявлениях.

– Наверняка у вас сложилось превратное впечатление, господин сарр Клименсе.

Голос Грега мешал, и все-таки я спросил:

– О чем именно?

– О нас с братом, да и вообще.

Пришлось пожать плечами: не понимаю, мол, о чем пытаетесь сказать.

– Знаете, сарр Клименсе, «Мария» – это единственное, что есть у нас с Михелем в жизни. Ни семей, ни дома, только она. – Грег погладил поручень, ограждающий мостик.

– У многих нет даже этого.

– Все верно, но сказать хотел не об этом. Вот вы думаете, что мы скупы так, насколько это вообще можно, и экономим на всем. Поверьте, вы всего лишь попали на борт «Марии» не в самый лучший момент в нашей жизни.

– И что стало причиной?

– Как и обычно во всех подобных случаях, – туманно ответил Грег. – Хотите кофе?

– Не откажусь.

Хотелось надеяться – он не будет таким же, как все остальное на борту шхуны.

– Сейчас распоряжусь. Клавдий, сообрази!

Отправив рулевого, он встал за штурвал сам. Матрос долго не возвращался, и я успел пожалеть о своем согласии, поскольку вышел, не догадавшись на себя что-нибудь накинуть, и потому начал зябнуть. И все-таки мое терпение было вознаграждено – кофе оказался превосходен. Никогда не понимал привычки портить его сахаром и вообще чем угодно: он и без того хорош, и этот был именно такой, каким я его и любил. Крепким, как искреннее рукопожатие, горьким, как расставание влюбленных, и горячим, как месть. Так сказал однажды один из моих друзей, замечательный поэт, погибший на дуэли, которую я, увы, не смог предотвратить.