Волки - [4]

Сидел, посапывая, уныло опустив голову.

— Антоша! Выпить бы? А? — подъезжала шпана.

— Выпить?.. Да… И… музыкантов! — мычал Антошка. Баянистов самых специяльных.

Разыскали баянистов. Скоро тринадцатая заходила ходуном. От гула и говора музыки не слышно.

Вся шпана — в доску. Там поют, пляшут, здесь — дерутся, там пьяный веселый Младенец-Яшка задирает подолы старухам, щекочет, катышком катя по полу пьяного семидесятилетнего старика-кусочника Нила. Бесится, пеной брыжжет старик, а Яшка ему подняться не дает.

Как сытый большой кот сидит над мышенком.

— Яшка! Уморишь старика! Чорт! — кричат, хохоча, пьяные.

Привлеченный необычайным шумом околоточный, только на секунду смутил шпану.

Получив от Мельникова, секретно, пятерку, полицейский, козыряя, ушел.

На следующий день Мельников чудил. За рубль нанял одного из членов "святого семейства", Трошку, обладателя шикарных, как у кота, усов. Сбрил ему один ус.

До вечера водил Трошку по людным улицам, из трактира в трактир и даже в цирк повел. С одним усом. За рубль.

Потом поймал где-то интеллигентного алкоголика Коку Львова, сына полковника.

Кока, выгнанный из дома за беспутство, окончательно спустившийся, был предметом насмешек и издевательств всех гулеванов.

Воры с фарта всегда нанимали его делать разные разности: ходить в белье по улице, есть всякую дрянь. Даже богомол Кобыла и тот однажды нанял Коку ползать под нарами и петь "Христос воскресе" и "ангел вопияше".

А домушник Костя Ломтев, человек самостоятельный, деловой, при часах постоянно, сигары курил и красавчика-плашкета, жирного, как поросенок, Славушку такого будто шмару содержал — барин настоящий Костя Ломтев, а вот специально за Кокою приходил, нанимал для своего плашкета.

Славушка капризный, озорник. Издевался над Кокою — лучше не придумать: облеплял липкими бумагами от мух, заставлял есть мыло и сырую картошку, кофе с уксусом пить и лимонад с прованским маслом, пятки чесать по полтиннику в ночь.

Здорово чудил плашкет над Кокою!

Теперь Мельников, встретив Коку, велел ему следовать за собою, купил по дороге на рубль мороженого, ввалил все десять порций в Кокину шляпу и заставил того выкрикивать: "Мороженое!.."

За странным продавцом бродили кучи народа.

Мельников натравлял мальчишек на чудака.

Полицейские, останавливающие Коку, получали, незаметно для публики, от Мельникова на водку и шествие продолжалось.

В тринадцатой, куда пришел Мельников с Кокою, уже был Ломтев со Славушкою. Повидимому, кто-нибудь из плашкетов сообщил им, что Кока нанят Мельниковым.

В ожидании Коки Ломтев со Славушкою сидели за столом.

Ломтев высокий, густоусый мужчина с зубочисткою во рту, солидно читал газету, а Славушка, мальчуган лет пятнадцати, с лицом розовым и пухлым, как у маленьких детей после сна, сидел развалясь, с фуражкою, надвинутой на глаза и сосал шоколад, изредка отламывая от плитки кусочки и бросая на пол.

Мальчишки, сидящие в отдалении, на полу, кидались за подачкою, дрались как собаки из-за кости.

Славушка тихо посмеивался, нехотя сося надоевший шоколад.

Когда вошли Мельников с Кокою, Славушка крикнул:

— Кока! Лети сюда.

Тот развязно подошел. Сказал, не здороваясь, с некоторой важностью:

— Сегодня он меня нанял.

И кивнул на Мельникова.

— И я нанимаю! Какая разница? — слегка нахмурился мальчуган.

Протянул розовую со складочками в кисти, руку, с перстнем на безымянном пальце:

— Целуй за гривенник!

Кока насмешливо присвистнул.

— Полтинник еще туда-сюда.

Мельников кричал:

— Чего ты с мальчишкою треплешься? Иди!

Кока двинулся. Славушка сказал сердито:

— Чорт нищий! Пятки мне чешешь за полтинник всю ночь, а с голодухи лизать будешь и спасибо скажешь. А тут ручку поцеловать и загнулся: Па-алтинник! Какой кум королю объявился. Ну, ладно, иди получай деньги!

Кока вернулся, чмокнул Славушкину руку. Мальчуган долго рылся в кошельке.

Мельников уже сердился:

— Кока! Иди, чорт! Расчет дам!

А Славушка копался.

— Славенька, скорее! Слышишь, зовет? — торопил Кока.

— Ус-пе-ешь! — тянул мальчишка. — С петуха сдачи есть?

— С пяти рублей? Откуда же? — замигал Кока.

— Тогда получай двугривенный.

Но Ломтев уплатил за Славушку. Не хотел марать репутации.

Кока поспешил к Мельникову.

Славушка крикнул вслед:

— Чтоб я тебя, стервеца, не видал больше! Дорого берешь, сволочь!

Нахмурясь, засвистал. Вытянул плотные ноги в мягких лакированных сапожках.

Ломтев достал сигару, не торопясь вынул из замшевого чехольчика ножницы, обрезал кончик сигары.

Шпана зашушукалась в углах. Ломтева не любили за причуды. Еще бы! В живопырке и вдруг — барин с сигарою, в костюме шикарном, в котелке, усы расчесаны, плашкет толстомордый в перстнях, будто в "Буффе" каком!

Ломтев, щурясь от дыма, наклонился к мальчугану, спросил ласково:

— Чего дуешься, Славушка?

— Найми Коку! — угрюмо покосился из-под козырька мальчишка.

— Чудак! Он нанят. Сейчас он к нам не пойдет! Ты же видишь — тот фраер на деньги рассердился.

— А я хочу! — капризно выпятил пухлую губу Славушка. А если тебе денег жалко, значит ты меня не любишь.

Ломтев забарабанил пальцем по столу. Помолчав, спросил:

— Что ты хочешь?

Славушка, продолжая коситься, раздраженно ответил: