Волхов не замерзает - [15]

Должинцы позабыли и про капусту. Павел словно вывел их из села. Смотрите, какая борьба идет вокруг. Не считайте свои беды самыми большими, не удовлетворяйтесь сделанным. Сражения впереди.

— Ну, а с тем, кто уже расседлал коня, как поступим?

Все поняли, на кого намекал Василий Федорович.

Васькин ждал ответа от самих подпольщиков.

Нина Павловна сказала:

— Подождем. Дадим ему срок.

С нею согласились.

— Собираться вот так вряд ли будем, — сказал Павел. — Что дальше делать — об этом поговорю с каждым в отдельности. Мужчины просят взрывчатки, мин, гранат. Я бы и сам не прочь устраивать немцам фейерверки. Да пока у нас другая задача. Мы в тылу врага, а вернее — на самой передовой. Бойцы без оружия лицом к лицу с хитрым врагом… Прямо в лоб бить нельзя. Порой приходится подать напиться тому, кого следовало бы придушить. — Васькин посмотрел на Таню.

— Правильно говорю, товарищ Ефремова?

— Конечно! А только врагу улыбаться не могу.

— Любому из нас это трудно. — Васькин помолчал, сказал тихо: — Трудная борозда досталась нам, товарищи… — Потом, помолчав, добавил: — Ну, а к Виктору Степановичу я сам наведаюсь…

ПРАВДА И КРИВДА

Любили маленькие должинцы родник. Вода в Холодном колодце студеная и прозрачная; бросишь монету — на дне увидишь.

Здесь и собралось Мишино звено. Ребята сидели приунывшие, разговор не ладился: редко в какую семью не пришло горе.

Призадумался и звеньевой. Все пришли — она не придет. Недавно встретил ее. Тряхнула красивой челочкой: «Скукота с вами. Я ведь старше всех вас…» Спросил: «Как думаешь жить при немцах?» Повела плечиками: «Как все. Середка наполовинку».

— Хоть бы ты, Миха, сказанул что-нибудь? — обратился Журка.

— Сказочку малолетним, — хихикнула в Гранино плечо Люба.

— Хорошо и сказку, — приготовился слушать Васек. — У нас дед Терентий на этот счет мастак. Ему кричат: «Привираешь!» А он глухим прикидывается. Он говорит: «Всякая прибаска хороша с прикраской».

— Почему не соврать, если складно.

— Сказку так сказку! — согласился Миша. — Как начать? У такого вот родничка, как этот наш, жила-была Правда. А неподалеку — Кривда. Поспорили они, чем лучше жить — правдой или кривдой? Спорили, спорили и пошли к старосте. «А на что поспорили?» — спрашивает староста. «На тыщу рублей». — «Правда проиграла, — говорит староста, — жить лучше кривдой». Отдала Правда тыщу, а сама на своем стоит: правдой жить лучше…

— Дура! — ухмыльнулся Журка. — Нипочем бы деньги не отдал.

На него цыкнули, Миша продолжал:

— Так. Не сдается Правда. Пошли тогда к уряднику: «Рассуди!» Урядник спросил, на что спорят. Ответили: если Кривда проспорит, то отдаст Правде десять тыщ, а Правда проспорит — глаза ей выколют. Урядник долго не думал: «Лучше жить кривдой».

Выкололи Правде оба глаза. Пошла она домой, но, не видя дороги, заблудилась, забрела в болото и свалилась. В полночь собралась на болоте вся нечистая сила. Самый главный черт — бургомистр спрашивает: кто что сделал, кто чем отличился? Все хвастаются: тот соблазнил на воровство, тот толкнул на обман, тот напустил зависть и жадность. А Кривда бахвалится: «Я у Правды тыщу рублей отспорила и глаза ей выколола». — «Не велика заслуга! — осерчал черт-бургомистр. — Стоит потереть болотной травой, и глаза сызнова будут все видеть…» А Правда все это слышала…

Тут петухи закричали: «Ку-ка-реку!» Смылась вся нечистая сила. То ли петушиного крика не терпит, то ли рассвета боится. Нарвала Правда болотной травы, потерла глаза и снова все видеть стала, ничего от нее не скроешь. Пошла по белу свету, пришла… Ну, скажем, в Должино пришла… Да! А здесь уж Кривда побыла, людям глаза враньем затмила. Мучаются в темноте… Я еще не сказал, что Правда той болотной травки с собой прихватила. Дала ее людям. Стали люди все видеть как следует, стали Правду благодарить…

Васек и девочки обрадовались такому концу.

— Я, если скажу батьке правду, всегда битый хожу. Совру — все чин-чином, — отозвался Журка.

Ребята засмеялись. Заговорили разом: разве Кривда не ходит по селу, не морочит людей? Немцы все бахвалятся: «Петербург, Москау капут».

— А вы и верите? — осторожно спросил Миша… — Курочка бычка родила, поросенок яичко снес…

— Так ведь не докажешь, Миша? — Копченый развел руками.

— С Кривдой можно бороться.

— Как же, Миша, бороться с Кривдой? — Это Граня спросила.

— А вы хотите бороться?

— Очень!

— И клятву дадите?

— Дадим.

Сразу посерьезнев, ближе придвинувшись к своему вожаку, ребята повторили за ним слова нешуточной клятвы: «Око за око, кровь за кровь! Смерть фашистским захватчикам!»

— Вот она, Правда, смотрите!

В руках у Миши забелел листок. Ребячьи головы склонились над ним.

— Наша листовка!

Жадно читали: врут немцы! Под Москвой кровопролитные бои, не сдается израненный Ленинград…

Миша спросил безразлично:

— Что с ней делать, уж и не знаю — порвать?

— Что ты, Миша! Здесь написано: «Прочтешь — передай другому»…

По большаку проехала легковушка с немецкими офицерами. Васюку вдруг стало как-то не по себе: казалось, сквозь рубашку все видят запретную розовую бумажку.

— Смотрите, как я буду делать.

Миша пошел вперед. У церкви вдруг споткнулся, доковылял на одной ноге до ступеней. Недолго рассматривал «ушибленный» палец: чуть прихрамывая, пошел дальше, оставив бумажку на паперти. На мосту Васек догнал товарища.