Вольфганг Амадей. Моцарт - [21]

Приём в Версале завершился очень удачно для Моцартов. Вскоре приглашения на дневные и вечерние выступления в домах самых знаменитых и высокопоставленных господ засыпали их. Одним словом, Моцарты — это сегодняшняя сенсация Парижа. И я горжусь как нашими гостями, так и немецкой музыкой, которую они здесь представляют».

Графиня Аврора складывает прочитанное письмо, а барон фон Вальдштеттен поворачивается к канонику:

   — Вы переоценили влияние маркизы, дорогой Херберштайн. Похоже, на царство муз её всесилие всё-таки не распространяется. Я рад, что неподражаемый Гримм оставил её в данном случае далеко позади. А что до меня, то я бесконечно благодарен нашей любезной хозяйке дома за эту новость: мой друг Шахтнер ещё ничего об этом мне не сообщил. И я счастлив...

   — Не торопитесь, — прерывает его графиня Аврора и снова берётся за папку с застёжками. — Здесь есть ещё кое-что, о чём вы, милый Вальдштеттен, не догадываетесь при всей вашей проницательности. Но я открою вам эту тайну...

   — Я просто теряюсь в догадках, — замечает барон и с нескрываемым любопытством смотрит на несколько листков, которые графиня достала из папки. — Как? Ноты?! — вырывается у него.

   — Да, это две первые напечатанные сонаты для клавира и скрипки месье Вольфганга Моцарта. Две находятся ещё у гравёра, а эти моя приятельница прислала мне в подарок — до их поступления в продажу!

Она передаёт ему ноты, и фон Вальдштеттен просто впивается в них глазами.

   — Невероятно! — произносит он несколько погодя. — Невозможно поверить: ведь это написано семилетним мальчиком!

   — А не помог ли ему отец? — замечает хозяин дома.

   — Нет, нет, только не Леопольд Моцарт... Ну, разве что внёс несколько незначительных поправок. Насколько я его знаю, он слишком серьёзно относится к творческим попыткам своего сына, это, можно сказать, для него дело святое, и он ни в коем случае не позволит себе вмешиваться и вводить общество в заблуждение. Ни о какой фальсификации не может быть и речи. Это противоречило бы как его правдолюбию, так и его глубокой религиозности.

   — А как насчёт того, Вальдштеттен, чтобы сыграть его сонаты прямо сейчас?

   — С превеликим удовольствием, дорогая графиня.

Барон вынимает из зеркального шкафчика с инструментами скрипку, его партнёрша садится к спинету, и после того как настроили инструменты, они играют обе сонаты. Сонаты звучат так свежо, естественно и лукаво, что в их звуках как бы журчит и пенится темперамент маленького композитора. Когда они закончили, Херберштайн встал и долго аплодировал и кланялся им.

   — Я поздравляю как отсутствующего маленького маэстро, так и талантливых исполнителей его произведений. — И, целуя руку хозяйки дома, добавил: — Мадам, вы в который уже раз показали, что в искусстве развлекать и удивлять гостей вам нет равных. Нам с моим другом Вальдштеттеном будет нелегко проститься с вашим домом. Но долг зовёт! Я покидаю вас в твёрдой уверенности, что при нашей следующей встрече услышу от вас новые подробности о чудо-мальчике.

XV

Пребыванию семейства Моцартов в Париже подходит конец, а вместе с ним и зиме. Леопольд Моцарт стоит перед дилеммой: то ли возвращаться домой, то ли отправиться в Лондон, куда их давно зовут. Английский посланник, лорд Бэдфорд, очень симпатизирует ему и всемерно склоняет к поездке:

— Вы не пожалеете, мистер Моцарт. У нас, англичан, есть, правда, великие поэты, а вот композиторы наши не из знаменитых. Но музыку мы любим, особенно немецкую. Ваш маэстро Гендель[31] приехал к нам, остался и умер у нас. А теперь в Лондоне живёт сын известного всем Баха[32], он пользуется всеобщей любовью. У англичан музыканты в большой чести, не то что у французов. И платят им больше. Обдумайте, мистер Моцарт, моё предложение.

Виды на хорошее вознаграждение всегда важный аргумент для Леопольда Моцарта; поэтому он раздумывает недолго и отвечает лорду согласием.

Расставание с Парижем, городом, где все его надежды воплотились в жизнь, даётся ему нелегко. Приязненным отношением к себе и успехами гастролей Моцарты во многом обязаны графскому семейству ван Эйк, и особенно графине, которая в своей квартире сумела создать для них подлинно семейную атмосферу, и они почти не ощущали, что находятся на чужбине. Графиня постоянно оказывала знаки внимания матушке Аннерль и детям, а её супруг, не слишком-то занятый своими прямыми посольскими обязанностями, находил удовольствие в том, что рассказывал Моцартам о достопримечательностях французской столицы и знакомил их с нею, причём делал это с юмором и находчивостью опытного гида, озабоченного тем, чтобы гости не только познавали, но и развлекались.

Легко понять чувство тревоги и озабоченности, вызванное внезапной болезнью хозяйки дома, долгие дни и ночи буквально находившейся между жизнью и смертью. Всё это время матушка Аннерль пребывала в подавленном настроении, а дети, обожествлявшие графиню, при каждом известии об ухудшении её состояния проливали слёзы, молили Бога о её выздоровлении и радовались, услышав, что ей стало хоть немного лучше.

Но вот все февральские тревоги позади: графиня тяжёлую болезнь победила и постепенно выздоравливает. Время от времени детям Моцарта позволено её навещать, и она расспрашивает их обо всех впечатлениях, а они, перебивая друг друга, рассказывают. Она не устаёт удивляться: как же быстро развивается этот мальчик — особенно в том, что касается музыки. Когда она как-то спросила его, трудно ли ему будет расстаться с Парижем, он ответил утвердительно, а когда она попросила обосновать это, объяснил: