Волчонок Итро - [3]

 Однажды мне неожиданно повезло: я увидел парня, бежавшего, как я, по пляжу, он умело выбрасывал кулаки, явно упражняясь в «бою с тенью». Давно мечтая о спарринг-партнере, истосковавшись по настоящему боксу, я, как умел, объяснил ему, что живу на горочке, рядом, что тоже боксер, хочу «повозиться» малость в перчатках. Он согласился, пошел со мной. Это был парнишка-араб, учившийся в Египте, в Каирском университете.

Тогда, в ульпане, на зеленой поляночке, и состоялся мой первый «международный матч», длившийся не более минуты.

 Не подумайте, ради Б-га, что я парнишку нокаутировал. Вовсе нет. Он оказался из новичков, делать с ним было нечего. Да и он быстро понял, с кем имеет дело. Ушел в глухую защиту и перестал выбрасывать руки. Тогда я снял перчатки, принес тренерские лапы и стал обучать его приемам, которые в Каире, видать, не успели ему показать.

 Была весна, начало апреля, и купаться в море было опасно. Жильцы ульпана выходили позагорать. А я купался, не обращая внимания на сплошные черные флаги. Никогда я возле моря не жил, но технику плавания в бурю постиг быстро.

 Весь фокус заключался в том, чтобы навстречу волне набрать в легкие побольше воздуха и уйти под воду. С водоворотами не бороться, не впадать в панику, а дать воде тащить себя рано или поздно она все равно тебя выбросит. В конце концов, я был не просто боксер, не просто спортсмен, а выпускник физкультурного института, обученный приноравливаться к любой среде, к любой стихии. Управлять своим телом в любом пространстве.

 Глядя, как легко, играючи я справляюсь с волнами, поперся в воду и наш сосед по ульпану хилый, косоглазый инженер из Житомира. Волна его тут же накрыла и понесла. Его долго не было видно. Потом он возник, завизжал и снова исчез. На пляже кричали, метались, жена его билась в истерике. По институтскому курсу плавания я хорошо помнил: пытаясь спасти кого-то, можешь утонуть и сам. Сначала дай человеку нахлебаться, а лучше пусть потеряет сознание. А уж потом тащи за волосы обмякшее тело. Но ни в коем случае вцепившегося в тебя мертвой хваткой безумца. Я дал инженеру полностью отключиться, а после выволок из воды. И сразу стал героем ульпана...

 Но очень быстро слава моя померкла, стала скандальной, ибо ввязался я вот в какую историю. В соседнем с нами ульпане объявили голодную забастовку: грузинский семейный клан отказался брать предложенную им квартиру. По их убеждению, в квартире было на пару метров меньше, чем им полагалось. Бастовать они бастовали, голодовку объявили, а жрать приходили к нам, и это мне не понравилось.

 Нашел я кусок картона, начертил на нем злыми, жирными буквами: «Эти приехали грабить!» и прибил к здоровенному дрыну.

Всякий раз, когда клан появлялся в столовой, я подсаживался с этим дрыном-плакатом к их столу, ожидая нападения и готовый к бою. Не обращая на меня ровно никакого внимания, они спокойно ели, а вот по-настоящему голодать начал я. Так прошла неделя. «Клан» по-прежнему не обращал на меня внимания.

 «Может, они по-русски читать не умеют?» - усомнился я.

Несколько раз ко мне подходил директор ульпана, осведомлялся, что написано на картоне и почему я не ем? Я отвечал, что это наши дела, сами во всем разберемся. Мои голодные муки продолжались.

 Ульпан наш раскололся на два лагеря. Первые, а их было большинство кричали, что я предатель, жулик и подхалим. Стараюсь выслужиться перед начальством, заработать дополнительные льготы.

 Вторые же одобряли, но тайком: «Наш первый сионистский подвиг!». Боялись, уж слишком свирепо выглядели мужики грузинского клана, запросто могли и прирезать.

 К концу недели я превратился в доходягу. Отлупить меня мог и младенец. Дрын свой я с трудом удерживал в руках. И клан стал действовать. Сначала мне бросили в лицо кусок курятины. Удара я не почувствовал и свалился на пол. Очнулся на руках у жены, погребенный в объедках, в банановой и апельсиновой кожуре, посреди огромной супной лужи. Но больше грузины не приходили, и мне казалось, что я победил.

 Вскоре я получил письмо из Министерства просвещения и отправился к Шоши, ведавшей вопросами трудоустройства. На берегу, над обрывом, упираясь в небо, стоял одинокий маяк, служивший некогда англичанам, лет тридцать назад, сторожевой башней. Здесь и располагалась конторка Шоши. Она письмо мне перевела.

 Израильское Министерство просвещения от всей души поздравляло меня и всю мою семью с приездом на родину, желая нам мира, здоровья и удачной абсорбции. Далее сообщалось, что в связи с отрадным для Израиля фактом прибытием в страну огромного числа учителей физкультуры, тренеров и просто действующих спортсменов в Иерусалиме организованы курсы, месячный семинар. Мне предстоят зачеты  по языку, истории сионизма, спортивной терминологии, и тогда я получу полное право влиться в спортивную жизнь Израиля. Они уверены, что на этом поприще я внесу свой неоценимый вклад.

 Это был разговор по делу. Я воспрял духом, возликовал. Собрал быстренько шмотки, все, что положено, и в тот же день отчалил в Иерусалим.

 Автобус летел в столицу, петляя в скалистых Иудейских горах. Мелькали за окном поля, кибуцы, поселки. Я пытался представить себе, кого встречу на семинаре, и строил грандиозные планы. Помню, как, находясь еще там, в России, я все поражался: откуда столько евреев в спорте? Почему не стало мое поколение скорняками, портными, сапожниками, как наши отцы и предки? А стали мастерами спорта, чемпионами, прекрасными тренерами? Людьми, сильными духом и телом. Будто знали, что будем в Израиле, что именно этот человеческий материал здесь нужен.