Волчица и пряности. Том 7. Краски мира 1 - [44]

Я задумалась.

За представившуюся мне возможность путешествовать с этим славным малым на запряженной лошадью повозке мне, конечно, следовало бы возблагодарить богов удачи, которым поклоняются люди.

Мне приходится называть его «славным малым» – используя выражение легкое и чуть-чуть шутливое – поскольку я очень боялась того часа, когда начну называть его по-другому. Я вправду хотела оставаться с ним.

Когда он закончил чистить посуду и развернулся, чтобы выйти, от одного вида его спины мой хвост заметался.

– Да, кстати, можно я тебя попрошу…

– Хм?

Он обернулся; его глаза были слишком чисты и невинны, чтобы в них смотреть.

– Эта комната… в общем, здесь как-то чересчур тихо…

Я страшно стеснялась и не смогла закончить фразу.

Но он, должно быть, решил, что это все мое притворство.

В то же время он должен был понять, что даже если я лицедействую, то все равно говорю искренне.

– Это верно; в повозке-то довольно шумно. У меня все равно нет никаких планов на сегодня. Кроме того, есть некая обжора, с которой мне нужно посоветоваться, что будем есть сегодня на ужин.

Стало быть, он хочет остаться здесь, со мной.

Это было сродни детскому упрямству.

Я с упрямым видом отвернулась прочь; он беспомощно рассмеялся.

Эти наши разговоры без малейшего следа обмана; разговоры, в которые не вмешивается никто чужой.

Если бы кто-то решил описать конкретно, что такое счастье, – эта сцена подошла бы ему идеально.

– Кстати, может быть, ты хочешь чего-то еще? В книге по медицине я найду детали позже, а если рынок закроется, я не смогу все приготовить.

– А, мм…

– Хотя ты выглядишь уже полностью здоровой, на самом деле это не так. Поэтому тяжелая пища под запретом.

– А мясо?

Мои глаза горели предвкушением. Это, разумеется, не было притворством.

– Нет, нет. Только кашка, еще, может, хлеб, размоченный в супе.

– Угг… тогда я хотела бы то же, что сейчас, с овечьим молоком.

Я указала на посуду, которую он держал в руках, и он кивнул.

– Хочу чего-нибудь ароматного и сладкого, и вкусного.

– Овечье молоко, хм…

– А что, что-то не так?

Он покачал головой.

– Оно быстро портится, поэтому лучшее молоко после полудня дорожает. Думаю, ты хотела бы, чтобы оно было свежим, верно?

– Ну да.

Глядя на мою клыкастую ухмылку, мой спутник пожал плечами.

– В таком случае мне сперва надо будет найти Нору. Она пастушка, и отлично разбирается в овечьем… – тут он внезапно замолчал.

– Ты сказал… «Нору»? – переспросила я.

Я понятия не имела, какое у меня сейчас выражение лица.

Но судя по лицу моего спутника, на котором было написано «какой ужас, я только что произнес запретное слово», догадаться об этом не составляло труда.

От мирной, спокойной ауры, которая была в комнате только что, не осталось и следа.

И, судя по тому, как он сказал «разбирается в овечьем молоке», пока я спала, он шлялся по городу с этой пастушкой.

С пастушкой. Вдвоем.

Пока я спала!

– Да нет, нет, это только чтобы купить для тебя овечьего молока…

– Если бы ты разговаривал при помощи денег, штука под названием «проницательность» была бы абсолютно не нужна.

Мой голос дрожал от враждебности.

А внутри меня все кричало: предатель, предатель, предатель!

Он ведь наверняка заметил и понял, что происходило раньше. Если так, зачем делать то, что меня так злит?

Для волчицы пастушка – заклятый враг.

– Поскольку… поскольку мы знакомы, у меня совершенно нет повода отказать, если она предлагает помочь, но…

У него был такой вид, словно он только что наступил на что-то ужасающее.

В панике он пытался подобрать хоть какие-то слова, чтобы объясниться.

Но я была в такой ярости – пожалуй, в слишком уж большой ярости, даже для меня, – что любые объяснения выглядели не более чем оправданиями. Казалось, он думал целую вечность, пока не пришел, наконец, к единственной фразе.

– Но почему ты так ненавидишь Нору?

Время замерло.

– Э?

Его реакция на мою враждебность оказалась настолько неожиданной, что я была ошеломлена на какое-то мгновение.

Я механически открыла рот и тупо переспросила:

– Что… что ты сейчас сказал?

– Ну – ну, я не знаю, что у тебя было с пастухами, и я понимаю, что раз ты волчица, они тебя немного раздражают… но такая уж явная ненависть ни к чему, верно? Нора, конечно, пастушка, но в то же время… как же это сказать…

Каким-то образом, хотя обе руки его были заняты горшком и миской, он все же ухитрился почесать в затылке.

– …Конечно, твердый характер – это добродетель, но из всякого правила есть исключения…

Мне захотелось во весь голос объявить его болваном.

Я не сделала этого, но вовсе не из-за усталости и не из желания поддержать репутацию Мудрой волчицы.

Просто от его безнадежной тупости я лишилась дара речи.

Конечно, века одиночества в пшеничных полях не пошли мне на пользу. Я позабыла даже основы нормального общения – настолько, что даже для обычного повседневного подтрунивания мне нужно было прикладывать немалые усилия. И я чувствовала, что моя способность угадывать мысли других тоже изрядно притупилась.

Поэтому я вполне понимала, что нерасторопность в подобных вещах моего спутника, который подолгу находился в одиночестве в своей повозке, была объяснима и неизлечима.

Но я не ожидала, что он