В этой деревне, когда волны спелой пшеницы, переливаясь, колышутся на ветру, говорят: вот бежит Волчица.
Это из-за того, что, когда пшеница колышется на ветру, людям кажется, что в поле они видят тени бегущих волков.
А когда ветер слишком силен, и стебли пшеницы прибивает к земле, говорят: их потоптала Волчица.
Когда случается неурожай, говорят: весь хлеб съела Волчица.
При кажущемся благополучии трудности, похоже, все-таки встречаются, как изъяны в драгоценных камнях.
Нынче поговорки эти стали не более чем данью традициям, шутками; почти никто не произносит их с уважением и страхом, как в былые времена.
Куда ни взгляни, повсюду тихо колышутся пшеничные колосья. Осеннее небо точно такое же, каким было сотни лет назад, но мир под небом за эти годы изменился полностью.
Крестьянам, что год за годом выращивают пшеницу, отмерено не больше семидесяти лет.
Вероятно, если бы мир все эти века не менялся, людям было бы тяжелее. Но он меняется, и именно поэтому, вероятно, крестьяне не видят более нужды твердо держаться старинного уговора.
И вот, похоже, я здесь уже никому не нужна.
Из-за того, что к востоку от деревни возвышаются горы, облака в здешнем небе плывут обычно на север. В голову приходят воспоминания о моей северной родине, и с собой эти воспоминания приносят грустные вздохи.
Я опускаю взгляд с неба на пшеницу и вижу свой гордо раскачивающийся хвост. Делать мне совершенно нечего, и я принимаюсь его гладить.
Высокое осеннее небо – такое прозрачное.
Вот и пришло опять время сбора урожая.
Множество волков мчатся сквозь пшеничные поля.
- Это последняя?
- Ммм, теперь ровно... семьдесят шкурок. Благодарю за вашу заботу.
- Ну, не стоит благодарности. На самом-то деле это я должен вас благодарить, господин Лоуренс. Кроме вас, проделывать весь этот путь в нашу горную глушь никто не желает. Вы нас просто выручаете.
- Однако именно поэтому я приобрел здесь такие замечательные меха. Я к вам еще вернусь.
Часов пять прошло с тех пор, как Лоуренс, завершив этот разговор, покинул горную деревушку. Выехал он сразу после восхода солнца, а когда спустился на равнину, время шло уже к полудню.
Погода стояла чудесная, ни дуновения ветерка. Самый подходящий день, чтобы на запряженной лошадью повозке ехать по зеленой равнине. Совсем недавно Лоуренс мерз, и ему казалось, что зима совсем близко, но сейчас ему не было даже зябко. Двадцатипятилетний бродячий торговец, уже семь лет путешествующий в одиночку, Лоуренс был вполне уверен в своих силах. Сидя на козлах своей повозки, он лениво зевнул.
Во все стороны, куда ни глянь, простирались бесконечные луга – ни деревья, ни высокотравье не препятствовали взору; поэтому разглядеть можно было даже самые отдаленные предметы. У горизонта виднелся монастырь, возведенный лишь несколько лет назад. Должно быть, строительством ведал какой-нибудь молодой аристократ, ибо монастырь, хоть и находился в глубокой провинции, не был обычной постройкой. Сооружение было гордым и величественным, с высокими каменными стенами и воротами из кованого железа. Жили в монастыре десятка два монахов и примерно столько же слуг мужского пола. Когда возведение монастыря только начиналось, Лоуренс с нетерпением предвкушал появление нового клиента, но, увы, монастырь сделок с торговцами не заключал. Похоже, у него были собственные источники товаров и материалов, так что надежды Лоуренса рассеялись, как дым. Однако жизнь монахов была далека от роскошной; им даже приходилось помогать работать в поле. Даже если бы они желали торговать, доходы от такой торговли были бы ничтожны. И мало того, монахи вполне могли бы уходить от оплаты счетов или вынуждать торговца вносить пожертвования. С торговой точки зрения монахи были хуже воров. И тем не менее, ведение с ними дел имело свои достоинства.
Потому-то Лоуренс и смотрел на монастырь с неохотой и сожалением.
Вдруг он прищурился. От самого монастыря ему кто-то махал рукой.
- Что бы это могло значить?
На слугу этот человек был не похож – слуги были одеты во все коричневое, а махавший, казалось, был облачен в серое одеяние. Конечно, утруждать себя и ехать до монастыря не хотелось, но если этого не сделать, неприятности могут случиться дальше по пути. Выбора у Лоуренса не было, и он развернул лошадь к монастырю. Машущий рукой человек тотчас заметил, что Лоуренс едет к нему, и перестал махать; однако же и намерения пойти навстречу он не выказал. Похоже, он собирался ждать, пока Лоуренс доберется до самого монастыря. Высокомерное поведение давно вошло у слуг Церкви в привычку, и Лоуренс по таким мелочам не раздражался. Однако, подъехав к монастырю поближе и получив возможность рассмотреть человека лучше, он разинул рот в изумлении.
- ...Рыцарь?
«Чего ради в таком месте мог бы появиться рыцарь?» - подумал Лоуренс. Но, приблизившись еще больше, он удостоверился, что перед ним и впрямь был рыцарь, а серое одеяние, замеченное им ранее, оказалось серебряным доспехом.
- Кто идет, назовись! – прокричал рыцарь. Прокричал он потому, что расстояние было все еще слишком большим, чтобы говорить обычным тоном, и в его словах явно было слышно ощущение собственной важности.
