Волчьи ночи - [2]
Все эти большие ожидания, все великие мысли, смиренная набожность, любовь, вера и стремление к спасению, и даже сам Бог. Временами казалось, что всё развеялось в прах. Даже сам Бог… Остались какая-то боль в душе, уныние и это вот одиночество среди старых стен, в которых даже днём отсутствовал всякий намёк на домашний уют.
Священника в приходе не было.
Напрасно Рафаэль и просил, и требовал — он даже иногда им угрожал, даже в епископат писал… Ответа не было. Словно они позабыли о здешнем приходе. И о нём. О Рафаэле. Которого послали с поручением: подготовить всё необходимое к приезду священника.
Осталось только жганье…
С тех пор как начал падать снег, люди не утруждали себя посещением церкви.
Он уже давно не обращал внимания на большие настенные часы. Лишь иногда на какое-то мгновение слух раздражал их скрежет. Тогда ему очень хотелось сорвать их со стены. Остановить. И не знать, когда нужно звонить к вечерне и к полуденным молитвам. Не знал бы. И не звонил. Наверное, никто даже не заметил бы их отсутствия. И старая неказистая церковь молчаливо стояла бы на холме, как сброшенная с плеч ноша.
В комнате постепенно воцарялся мрак. Лишь в окно сквозь занавески просачивалось немного света да небольшой огонёк от печи вырывался через неплотно закрытую дверцу, а пламя рисовало на стене какой-то багровый уродливый силуэт.
Снаружи по-прежнему бушевал ветер.
И до вечернего благовеста оставалось целых два часа ожидания.
Временами сквозь дрёму он вспоминал прежнего священника, с которым не был знаком и который, как говорят, уже довольно давно и совершенно неожиданно исчез… И никто не знал, почему он сбежал и где скрылся.
Леопольд Срнец… И он, этот прежний священник, здесь, в Врбье, без сомнения, пил жганье.
Кто знает, что с ним случилось… Ни епископ, ни декан[2] ничего не хотели сказать в ответ на вопросы Рафаэля. Епископ просто-напросто не услышал его.
Декан поморщился и махнул рукой: дескать, не всё ли равно…
Потом Рафаэль писал им письма и даже от имени прихожан их посылал…
Вначале они, правда, как-то отвечали: мол, на Божьей ниве не хватает работников…
Потом — ничего.
Всё вокруг по-прежнему было таким, каким оставил Леопольд Срнец. И старый, давно не ремонтировавшийся орган тоже. Жители села говорили, что священника забрал болотный дьявол. И было немало таких, кто в это верил.
Потом в дремотном тепле мысли вновь лениво расползлись во все стороны. Словно какие-то туманные духи, они расползались по развалинам воспоминаний и, по сути дела, ровным счетом ничего не значили. Туман проглатывал их. Дремота. Тяжёлые веки опускались на глаза, и ветер куда-то уносил мысли, погружал их в глубокую тишину и только время от времени тревожно напоминал о них дребезжанием расшатанного окна, въедавшимся в дремоту.
Внезапно что-то разбудило его.
Он не знал, что, где… Испуганный, как будто его застали с поличным, будто он в чём-то виноват, он задержал дыхание. И прислушался… И ждал… Посмотрел на потолок, а потом снова на двери. В голове колыхалось лёгкое кружение. Потом он встал и приподнял оконную занавеску. Сквозь запотевшее стекло ничего не было видно. Он зажёг свет. И на всякий случай по-быстрому вытер поверхность стола рукавом…
Что-то где-то зашуршало. Где-то за шкафом со святыми дарами… Потом показалось, будто это «что-то» подслушивает Рафаэля, наблюдает за ним, пришло его испугать, что сейчас потихоньку начнут открываться двери и там, за ними, появится какая-то страшная фигура.
Осторожно, не отводя взгляда от тени у двери, он спрятал бутылку под стол. Ему и окно хотелось открыть, хотя бы на мгновение. Потому что он был убежден, что в комнате, которая когда-то служила священнику канцелярией, стоял сильный запах алкоголя.
И в шкафу со святыми дарами тоже была бутылка жганья.
И в его душе тоже была… Была.
Снаружи, совсем рядом с окном, послышались шаги — заскрипел снег, несколько раз подряд скрипнуло… Потом — ничего…
Кто-то ходил. Он не мог быть духом — шаги духа неслышны, и демона так не услышишь, и даже самого дьявола тоже, снег под ними не скрипит, обитатели потустороннего мира — в этом он был убеждён — приходят иначе… Он прислушивался и ждал. Редкие, путаные мысли пытались придать ему какое-то утешение. Какую-то храбрость. Даже надежду, веру во всевидящего Бога и его могущество. Которая с лёгкостью отведёт любое зло. Вот только ни одна из этих мыслей не могла до конца оформиться, удержаться. Словно искры, подхваченные порывом ветра, они одна за другой угасали, погружаясь в молчание и одиночество…
Возле дома кто-то ходил.
Ему казалось маловероятным, чтобы кто-то по такому снегу пробрался на холм к церковному дому с добрыми намерениями, — в этом случае он бы пришёл не скрываясь, постучал бы в дверь и позвал хозяина…
Ему пришла в голову мысль: возможно, грабят церковь. Правда, там не было особых ценностей. Но, несмотря на это, подобное опасение и прежде не раз появлялось у него. Ведь если что случится — в этом наверняка обвинят его!
В длинном узком коридоре было совсем темно.
Холодное, тоскливое чувство по-прежнему преследовало Рафаэля…
Как только темнело, он не любил выходить в этот коридор и по ночам обычно запирался в комнате. Давешняя мысль, что грабители забрались в церковь, преследовала его сильнее, чем прежде. Могли бы, например, украсть колокола… Какое-то неприятное предчувствие всё больше охватывало его. В окно, хотя он и открыл его, церкви не было видно. В конце концов он сбросил с себя оцепенение и решительно шагнул в коридор.
Рассказанные истории, как и способы их воплощения, непохожи. Деклева реализует свой замысел через феномен Другого, моделируя внутренний мир умственно неполноценного подростка, сам факт существования которого — вызов для бритоголового отморозка; Жабот — в мистическом духе преданий своей малой родины, Прекмурья; Блатник — с помощью хроники ежедневных событий и обыденных хлопот; Кумердей — с нескрываемой иронией, оттеняющей фантастичность представленной ситуации. Каждый из авторов предлагает читателю свой вариант осмысления и переживания реальности, но при этом все они предпочли «большим» темам камерные сюжеты, обращенные к конкретному личностному опыту.
Конни Палмен (р. 1955 г.) — известная нидерландская писательница, лауреат премии «Лучший европейский роман». Она принадлежит к поколению молодых авторов, дебют которых принес им литературную известность в последние годы. В центре ее повести «Наследие» (1999) — сложные взаимоотношения смертельно больной писательницы и молодого человека, ее секретаря и духовного наследника, которому предстоит написать задуманную ею при жизни книгу. На русском языке издается впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Действие романа «Ожерелье Мадонны» происходит в тюремной больнице в момент бомбардировок Сербии. Рассказ каждого из четырех персонажей — это история частной жизни на фоне событий конца XX века, история литературной полемики поколений. Используя своеобразные «фильтры» юмора, иронии, автор стремится преодолеть местные, национальные и глобальные мифы и травмы, и побудить читателя размышлять о значении формы в мире, стремительно меняющем свои очертания.
События книги происходят в маленьком городке Паланк в южной Словакии, который приходит в себя после ужасов Второй мировой войны. В Паланке начинает бурлить жизнь, исполненная силы, вкусов, красок и страсти. В такую атмосферу попадает мясник из северной Словакии Штефан Речан, который приезжает в город с женой и дочерью в надежде начать новую жизнь. Сначала Паланк кажется ему землей обетованной, однако вскоре этот честный и скромный человек с прочными моральными принципами осознает, что это место не для него…
Это книга — о любви. Не столько профессиональной любви к букве (букве закона, языковому знаку) или факту (бытописания, культуры, истории), как это может показаться при беглом чтении; но Любви, выраженной в Слове — том самом Слове, что было в начале…
«…послушные согласны и с правдой, но в равной степени и с ложью, ибо первая не дороже им, чем вторая; они равнодушны, потому что им в послушании все едино — и добро, и зло, они не могут выбрать путь, по которому им хочется идти, они идут по дороге, которая им указана!» Потаенный пафос романа В. Андоновского — в отстаивании «непослушания», в котором — тайна творчества и движения вперед. Божественная и бунтарски-еретическая одновременно.