Волчье небо. 1944 год - [35]
Луна и в самом деле выглянула. Словно хотела услышать, что еще постановил комсомольский актив. Не только она. Вода начала вздуваться, закипела пузырями, зашипела, скатываясь потоками с чешуйчатого горба. Елена Петровна прислушалась. Подошла к ограде, положив ладони на холодный влажный гранит, посмотрела. И мыслей в ней осталось не больше, чем в антилопе.
Учитывая комплекцию Елены Петровны, речь, конечно, об антилопе гну, похожей на корову, которую поставили на длинные костлявые ноги.
Бежала она отлично. Технично. Вспарывая воздух грудью. Рассекая ребром ладоней, локтями. Вдувая и выдувая круглыми ноздрями. Он так и свистел, обтекая ее массивное тело. Если бы только на набережной стоял инструктор в трусах и с секундомером, он бы подтвердил: это был ее лучший забег.
Вот только бежала Елена Петровна не ради медали. В душе ее дыбом стоял ужас.
Но Шурка… Ему казалось, что еще никогда в жизни он не бежал так медленно.
Ноги, казалось, лупили вхолостую. Сара оттягивала назад руку, выкручивала ему плечо.
Когда набережная круто взбиралась на мостик, Шурка ее ненавидел всей душой.
Когда с мостика летела вниз – Шурка летел вместе с ней, почти радуясь: «Еще можно успеть».
Что-то шорохнуло, шлепнулось с шершавым звуком, осталось позади, – некогда выяснять.
Он не слышал ничего, кроме собственного топота. Мышцы медленно заполнялись жидкой тяжелой глиной. Ладони вспотели. В боку кололо. В груди резало. Под языком был вкус металла.
Долго еще бежать? Недолго? Сколько? Он не знал, не думал, только работал ногами, и глазам своим не поверил, когда справа вдруг открылся широкий полукруглый просвет.
Успел? Шурка топоча влетел под арку к Зимней канавке.
Перешел на шаг. Разжал пальцы – ладонь Сары выскользнула, как рыбка. Со свистом вылетало дыхание.
Шурка остановился.
Ни на тротуаре. Ни на мостовой. Ни у ограды. Ни в тени стены. Ни под сводами арки, на которых даже в темноте серебрились блики воды. Ни даже в воде. В ней лишь белел, качался брошенный окурок.
Майора у Зимней канавки не было.
Шурка опоздал.
С трудом передвинул ноги. Глина в мышцах затвердела. Не хотелось больше ни бежать, ни идти. Шурка сел на поребрик. Ничего не хотелось. Сара опустилась, села рядом.
Шурке хотелось привалиться к литой ограде. Хотелось уснуть. Чтобы черная тяжелая вода внутри него слилась с той, что плещется в Мойке, тоже черной и тяжкой. Перестать быть.
Сара положила руку ему на колено. Шурка стряхнул. Но Сара вовсе не утешить его хотела. Ткнула настойчивее, в бок, показала: смотри! По набережной вдоль Мойки маячила черная нескладная фигура. Светились дыры на чулках.
– Я, между прочим, так и думала!
И эхо заметалось под аркой: ала… ала… ала…
– Нет, – сказал Шурка, уронил затылок на чугунную ограду. – А я надеялся, что вас кто-нибудь сожрал.
Елена Петровна шумно плюхнулась рядом. Обдала запахом пота.
– У Конюшенной оно не пролезло под мостом, – провозгласила она победно. – Застряло! – захохотала она.
Сара посмотрела на Шурку. Он на Елену Петровну.
А та хохотала и хохотала. Эхо металось под сводами. Глаза у нее были совершенно сумасшедшие. Она хохотала уже с всхлипами. Шурка встал, спустился по ступенькам к воде. Зачерпнул кепкой. Принес. Елена Петровна хохотала, икая и повизгивая. Ноги ее были вытянуты, носки тупо смотрели друг на друга. Шурка опрокинул кепку над головой Елены Петровны.
Она умолкла. Икнула последний раз. С волос плетьми лилась вода. Она затряслась в мокром пальто.
Шурка бросился помогать – вытягивать руки из липнущих рукавов.
– Оно все равно было все дырявое, – попробовал утешить.
Пальто хлюпнуло на мостовую. Елена Петровна обхватила себя за плечи, зубы ее выстукивали дробь.
– Перейдем на канал, там, где Казанский собор, – сказал Шурка, шаря за поясом, куда заткнул книжку. – Оттуда еще куда-нибудь. Вообще, будем перемещаться всю ночь. Так нас труднее будет поймать.
– А утром? – глухо спросила Елена Петровна.
– А утром я не знаю, – признался Шурка.
И руки его остановились. Он вдруг вспомнил, как что-то шорохнулось, шлепнулось там на набережной. Теперь он знал, что это было. Книжка.
Дома ответили спящим взглядом.
Сара посмотрела на его руку, беспомощную пустую клешню. На Елену Петровну. Шурке в глаза. Поняла. Пошла вдоль подвальных окошек. Стекла из них вылетели еще в блокаду, их заколотили досками. Сара останавливалась, стучала носком ботинка. Шла дальше, к следующему. Стучала. Нашла. Поманила.
– Что? – не понял Шурка.
Сара присела, стала тянуть, толкать доску, приколоченную слабее других. Шурка сообразил. Подскочил. Тоже стал тянуть, толкать. Доска шаталась, но сидела.
– Эй, вы! Ну что стоите?
Елена Петровна потрусила к ним. Понаблюдала, склонив голову. Отстранила обоих. Повернулась к окошку спиной. И жахнула ногой, как лягающаяся лошадь. Пушечный треск взорвал тишину. Загрохотала, падая внутрь доска.
– Погляди сперва, что там! Вдруг… – но Сара уже нырнула в окошко. Шурка пролез следом. Потом протиснулась Елена Петровна. Широкие бедра пропихнулись с трудом. Наконец, извиваясь так и сяк, и она упала внутрь.
– Вы тут? – тут же осведомилась. Шурке не хотелось отвечать. Но он отозвался:
Детство Шурки и Тани пришлось на эпоху сталинского террора, военные и послевоенные годы. Об этих темных временах в истории нашей страны рассказывает роман-сказка «Дети ворона» — первая из пяти «Ленинградских сказок» Юлии Яковлевой.Почему-то ночью уехал в командировку папа, а через несколько дней бесследно исчезли мама и младший братишка, и Шурка с Таней остались одни. «Ворон унес» — шепчут все вокруг. Но что это за Ворон и кто укажет к нему дорогу? Границу между городом Ворона и обычным городом перейти легче легкого — но только в один конец.
Ленинград в блокаде. Дом, где жили оставшиеся без родителей Таня, Шурка и Бобка, разбомбили. Хорошо, что у тети Веры есть ключ к другой квартире. Но зима надвигается, и живот почему-то все время болит, новые соседи исчезают один за другим, тети Веры все нет и нет, а тут еще Таня потеряла хлебные карточки… Выстывший пустеющий город словно охотится на тех, кто еще жив, и оживают те, кого не назовешь живым.Пытаясь спастись, дети попадают в Туонелу – мир, где время остановилось и действуют иные законы. Чтобы выбраться оттуда, Тане, Шурке и даже маленькому Бобке придется сделать выбор – иначе их настигнет серый человек в скрипучей телеге.Перед вами – вторая из пяти книг цикла «Ленинградские сказки».
Ленинград, 1930 год. Уже на полную силу работает машина террора, уже заключенные инженеры спроектировали Большой дом, куда совсем скоро переедет питерское ОГПУ-НКВД. Уже вовсю идут чистки – в Смольном и в Публичке, на Путиловском заводе и в Эрмитаже.Но рядом с большим государственным злом по-прежнему существуют маленькие преступления: советские граждане не перестают воровать, ревновать и убивать даже в тени строящегося Большого дома. Связать рациональное с иррациональным, перевести липкий ужас на язык старого доброго милицейского протокола – по силам ли такая задача самому обычному следователю угрозыска?
Страна Советов живет все лучше, все веселее – хотя бы в образах пропаганды. Снимается первая советская комедия. Пишутся бравурные марши, ставятся жизнеутверждающие оперетты. А в Ленинграде тем временем убита актриса. Преступление ли это на почве страсти? Или связано с похищенными драгоценностями? Или причина кроется в тайнах, которые сильные нового советского мира предпочли бы похоронить навсегда? Следователю угрозыска Василию Зайцеву предстоит взглянуть за кулисы прошлого.
На дворе 1931 год. Будущие красные маршалы и недобитые коннозаводчики царской России занимаются улучшением орловской породы рысаков. Селекцией в крупном масштабе занято и государство — насилием и голодом, показательными процессами и ловлей диверсантов улучшается советская порода людей. Следователь Зайцев берется за дело о гибели лошадей. Но уже не так важно, как он найдет преступника, самое главное — кого за время расследования он сумеет вытолкнуть из‑под копыт страшного красного коня…
Вырвавшиеся из блокадного Ленинграда Шурка, Бобка и Таня снова разлучены, но живы и точно знают это — они уже научились чувствовать, как бьются сердца близких за сотни километров от них. Война же в слепом своем безумии не щадит никого: ни взрослых, ни маленьких, ни тех, кто на передовой, ни тех, кто за Уралом, ни кошек, ни лошадей, ни деревья, ни птиц. С этой глупой войной все ужасно запуталось, и теперь, чтобы ее прогнать, пора браться за самое действенное оружие — раз люди и бомбы могут так мало, самое время пустить сказочный заговор.
Страна наша большая. И живут в ней дети разных народов. У каждого народа свои обычаи, свой язык.Но у детей, живущих в различных уголках нашей страны, есть много общего.Вот об этом общем и разном мне хотелось рассказать в своей книжке. Её героями стали мальчик из Хакассии и девочка из Москвы. Маленькая казашка и сестрёнки-близнецы из армянской деревушки на Кавказе. И негр, которого зовут Ваня.Я люблю этих девчонок и мальчишек. Верю, что из них вырастут настоящие люди. Надеюсь, их полюбите и вы…
В книге много страшных рассказов, которые на самом деле не так напугают читателя, как научат его наблюдательности, доброте, и, конечно же, умению сориентироваться в необычной (а может, и страшной) ситуации. Алексей Лисаченко – талантливый детский писатель, лауреат IV Международного конкурса детской и юношеской литературы имени А.Н. Толстого (2012). А за сказочную повесть «Женька из 3 «А» и новогодняя Злка» автор в 2016 году получил премию имени С. Маршака. Эту повесть ребята тоже прочитают в нашей книге. Для младшего школьного возраста.
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Весёлые школьные рассказы о классе строгой учительницы Галины Юрьевны, о разных детях и их родителях, о выклянчивании оценок, о защите проектов, о школьных новогодних праздниках, постановках, на которых дети забывают слова, о празднике Масленицы, о проверках, о трудностях непризнанных художников и поэтов, о злорадстве и доверчивости, о фантастическом походе в Литературный музей, о драках, симпатиях и влюблённостях.