Вокруг света с «Зарей» - [78]

…Железные ворота были заперты. И надпись гласила, что дом-музей Эрнеста Хемингуэя закрыт.

— Руссо? — спросили мальчишки-кубинцы.

— Да, русские, — сказали мы.

— Уно моменто!

Один из них с привычной ловкостью перелез через ограду и побежал вверх по дороге, заросшей пальмами и деревьями манго, оранжевыми от спелых плодов. Пока мы дарили его товарищам значки, а они угощали нас плодами тамаринда, мальчишка успел вернуться. Следом шли два молодых солдата с автоматами. Они открыли ворота и сказали:

— Сегодня музей закрыт. Но вы приехали издалека…

И вот мы входим в дом, где больше двадцати лет назад поселился писатель, дом, где создавался «Старик и море», «По ком звонит колокол» и многие другие произведения. Рене Вильяреаль, с двенадцатилетнего возраста живший у Хемингуэя на правах члена семьи, а теперь ставший хранителем дома-музея, рассказывает нам о жизни и работе писателя.

Говорят, что вещи рассказывают сами о своем хозяине. Здесь все сохранилось в том виде, как было при его жизни. «Мама Мэри», последняя жена писателя, поехав в Айдахо после смерти мужа, увезла с собой в Штаты только шкуру огромного льва, убитого ею лично в Африке. Выполняя волю писателя, она оставила в дар Кубе этот дом. Копья, мечи и стрелы племен масаи и ватуси, шкуры львов и леопардов, головы антилоп и буйволов — трофеи Африки. В одной из комнат огромная афиша: коррида с участием знаменитого Бельмонте. Это Испания. А рядом крупповский тесак со свастикой, добытый в боях на Хараме, где Хемингуэй вместе с Иорисом Ивенсом снимал антифашистский фильм. Это тоже Испания.

Его рабочий стол меньше всего похож на стол писателя. Единственное, что еще напоминает о профессии хозяина, — это стопка писем, адресованных со всего мира писателю Эрнесту Хемингуэю, и продолговатая резиновая печать, которой он обычно охлаждал пыл бесчисленных почитателей своего таланта:

«Я никогда не пишу писем. Эрнест Хемингуэй».

На этом огромном столе можно найти все что угодно: патроны от дробовика двенадцатого калибра и пули для спрингфильда, обломок носа меч-рыбы, лески и поводки для ловли тунца, специальные крючки на марлина, фотографии сыновей и бейсбольный мяч, чей-то клык, кривой меч для харакири. Он работал не за этим столом. В соседней комнате, в уголке между окном и дверью, подпертой толстенным фолиантом, был пристроен пюпитр. На нем и сейчас еще лежит стопка бумаги и недописанная верхняя страница. А рядом пишущая машинка. В этом уголке стоя работал писатель. И другого места для него не существовало. «Мама Мэри» построила ему башню, где он мог уединиться от бесчисленных гостей. Мы поднялись в это странное прямоугольное сооружение. Первый этаж — книги. Второй — ружья, болотные сапоги, ботинки, мокасины из сыромятной кожи, луки и колчаны со стрелами, десяток коварных железных копий племен Уганды, Кении, Танганьики, лесов Итури. Третий этаж — склад рыболовных принадлежностей. А посредине — на треноге — телескоп. Мэри увлекалась астрологией и составляла гороскопы. Хемингуэй рассматривал в него красавицу Гавану.

Когда мы на прощание оставили запись в книге посетителей и собрались уходить, Рене сказал:

— Обязательно поезжайте в Кохимар. Там он ловил рыбу.

Мы и сами собирались в Кохимар. В этом поселке на берегу Мексиканского залива живут рыбаки. Здесь дом и Фиделя Кастро. Солнце уже заходило, когда мы добрались до овальной бухточки, где на приколе стояло десятка два рыбачьих лодок. Рыбаки возвращались с лова. Антонио Лопес провел нас к деревянным мосткам причала рыболовецкого кооператива. Прожженные солнцем рыбаки молча выгружали из лодок королевских макрелей, тунцов и марлинов. Они складывали в ящики с солью приманку — наживленных на стальные поводки изящных скумбрий. Огромный добродушный негр в соломенной шляпе и потрепанных холщовых брюках разделывал морскую черепаху.

— Это русские, — сказал Антонио, обращаясь сразу ко всем, — Они хотят посмотреть места, где бывал Эрнест Хемингуэй. Кто его знает?

— Сеньора Эрнесто? — отозвалось сразу несколько человек. — Его все здесь знают. Его моторная лодка стояла рядом с нашими. Теперь она в Гаване. А вот в этом кабачке он любил посидеть вместе с нами.

На веранде кабачка расторопный бармен разносил между столиками черный кофе, ром баккарди и коктейли «Куба либре». Он воткнул в отверстие специальной машинки стебель сахарного тростника. Машинка вобрала стебель, разжевала его, выдавила сок, и по трубочке в стакан стекла мутноватая жидкость. Бармен поскреб глыбу льда и бросил ледяные крошки в стакан, воткнул цветные соломинки и подал нам.

— Кубинский напиток — тростниковый сок. Лучше кока-колы, — сказал он, — Если вы интересуетесь Хемингуэем, то пройдите домой к старику Ансельмо. Они были друзьями. Это о нем написан «Старик и море». Тут всего сотня метров.

Бармен ошибался. Случай с огромной рыбой произошел совсем не с Ансельмо. Просто с легкой руки американского репортера друг Хемингуэя стал прообразом героя книги. Но нам все равно хотелось побывать в доме Ансельмо. Провожатых нашлось предостаточно. Но старика не оказалось дома. Сегодня он праздновал свою восьмидесятую годовщину и, выпив лишний стаканчик, пошел к друзьям. Мы стали его искать. Метались от одного дома к другому, но старик отовсюду уже успевал уйти до нашего приезда.