Вокруг света с «Зарей» - [80]

На этот раз мы учли ошибки предыдущего перехода. Горючего взяли больше, заполнив им даже водяные танки. Поэтому пресной воды в обрез. Утром открывают краны для того, чтобы только умыться. Но зато горючего хватит до Копенгагена. И ход прибавился. Восемь-девять узлов. А однажды подскочил почти до десяти узлов. Помогает ветер, помогает Гольфстрим. Но как-то мы уклонились в сторону от главного течения и напоролись на боковую встречную струю, а ветер, как назло, ударил прямо по носу. Скорость сразу упала. Снова пришлось брать ближе к берегам Америки, чтобы попасть в Гольфстрим. А через неделю нам пришлось пережить жесточайший шторм.

Накануне радист принял телеграмму, извещавшую, что на нашем пути разыгрался циклон. Он охватил огромный район. Сворачивать было некуда да и некогда. И мы решили идти своим курсом. Давление падало очень быстро. В ночь с 9-го на 10-е было 777 миллиметров ртутного столба, а через сутки только 747,5 миллиметра. И оно продолжало падать. Когда утром И мая я сдал вахту, начала разыгрываться крупная волна. Я лег спать, чувствуя по ударам в переборку, что буря крепчает. А в девять часов утра Касьяненко стал трясти меня:

— Вставай! Такого шторма я никогда не видел. Красота! Ветер двенадцать баллов и волна на полную катушку!

— Ветер я слышу и отсюда. А что касается качки, то я ее и так ощущаю — все время выбрасывает из койки.

Касьяненко ушел. Я отвернулся к стене и слушал, как с надрывом свистит ветер. Волны зверски били в борта, а когда они накрывали шлюпочную палубу, вода шумно сбегала к рострам. Люди бегали по палубе и что-то кричали, что-то хлюпало наверху. Но я сразу заснул. Очнулся, когда меня снова будили, на этот раз уже Маслов.

— Поди сними брифок! — кричал он на ухо. — Разорвало в клочья!

Я встал к обеду, чтобы успеть на вахту. И увидел погром, учиненный на шхуне. Обрывки брифока бились на рее ленточками и страшно хлопали на ветру. Антенну ионосферной станции разорвало. И вода откуда-то лилась в помещения, хотя все иллюминаторы и двери были задраены. Океана я еще ни разу таким не видел. Волны высотой метров по десяти — двенадцати. Они поднимались медленно, а затем с ревом обрушивались на шхуну. Они швыряли нашу скорлупку с такой пренебрежительной легкостью, что я был поражен, как мы еще не утонули. Но главное не величина, а вид этих волн. Они были голые, без этих самых пенистых грив, что поражают на картинах. Ветер не только срывал гривы, но и выхватывал массы воды прямо из впадин между волнами. Он закручивал крошечные смерчики над волной и швырял воду снизу вверх нам в лицо.

Обед накрыли в столовой команды, и тут за порцией холодной свиной тушенки мне подробно рассказали, что происходило, пока я спал. К рассвету буря так разыгралась, что даже наши ребята, привыкшие за рейс к штормам, видели океан таким рассвирепевшим впервые. Мы шли под одним брифоком и с включенным двигателем. Остальные паруса в такой ветер ставить было просто опасно. Да и ни к чему. Скорость и так переваливала за десять узлов. Мы просто неслись по волнам. Толя Кушнир в это время готовил обед и, чтобы проветрить камбуз, приоткрыл дверь. Манохин, дежуривший в столовой, открыл иллюминаторы. И вдруг в этот момент стала машина. Ветер мгновенно развернул шхуну бортом к волне. Вода рванулась через борт, хлынула в открытую дверь и иллюминаторы. Кастрюли мгновенно смыло с плиты, и Кушнир оказался по пояс в воде. Вода понеслась вниз по трапу, где у нас расположены гиропост, каюты доктора, второго и третьего штурманов, радиста, спириста и старшего механика. Позже радист, убирая каюту, выуживал в углах куски мяса из нашего обеденного борща. В одну секунду ветер расправился с парусом, разорвав его на ленточки. Нам, наверное, досталось бы еще. Но тут заработал двигатель, и мы вновь стали поперек волны. Волна все же не унималась и с такой силой ударила рабочей шлюпкой о кормовой срез шхуны, что лодочка сплющилась в один миг, а следующая волна выбросила ее за борт вместе с массивными литыми шлюпбалками, планширом и леерами. Теперь на корме у нас чисто, словно вылизано языком. Сразу с палубы можно нырять в океан. Коля Медовник привязался к рулевой и мастерит на корме поручни из канатов. На тот случай, если кого-нибудь подхватит волной. И самое удивительное, что осталось нетронутым окно рулевой, которое выходит на корму. Волна разбила шлюпку, вывернула шлюпбалки и стойки планшира, но пощадила тоненькое, хрупкое оконное стекло. Нам просто повезло. Если бы вода хлынула в рулевую, она наделала бы бед. Сейчас окно заколотили деревянным щитом. Вода побывала и в агрегатной, и в радиорубке, и даже прорвалась в машинное отделение через аварийный люк, чего, кстати, никогда раньше не бывало. Кормовая лаборатория после очередного удара волны напоминала подводную лодку. В иллюминаторы видна только бурлящая вода, которая мчится вперед, увлекая какие-то обломки дерева.

Два дня мы не могли попасть в кормовой рефрижератор. Боялись, что волна прорвется внутрь. Питались одними консервами. Сейчас в столовой все оживленно комментируют перипетии случившегося. Ведь это было самое серьезное испытание за все девять месяцев плавания.