Вокруг света с «Зарей» - [47]

Магнитные наблюдения на Фиджи мы должны были проводить на мысу, у залива, отгороженного от океана коралловыми рифами. На этом мысу расположена деревня Сува-Ву, что по-фиджийски означает Новая Сува. Раньше это селение находилось на территории нынешней столицы. Когда город стал расти, деревню перенесли на другое место. Она получила землю на зеленом мысу в двух милях по прямой от города и милях в четырех-пяти, если ехать по асфальтовой дороге вокруг бухты.

По прямой мы не поехали. Спускать на воду грузный мотобот и шлепать с приборами через бухту, рискуя каждую минуту налететь на коралловую отмель, не хотелось. Мы с завистью поглядели на узкие длинные пироги фиджийцев, которые скользили по голубизне бухты, и пошли укладывать приборы в такси. Дорога петляла между болотистыми мангровыми зарослями и зелеными предместьями столицы. В начале этого века американские ученые института Карнеги провели наблюдения близ порта Сувы. На подробных картах гавани есть отметка этого пункта магнитных наблюдений. И вот сейчас мы запланировали повторное наблюдение на этом самом месте, чтобы, сравнив свои показания с прежними, узнать о происшедших за эти десятилетия изменениях.

Нас было пятеро: Матвеев, Цуцкарев, Сидоров, Клименко и я. Когда наша пятерка выгрузила все приборы, шофер-индиец щелкнул на прощание дверцей своего огненно-красного такси и как бы между прочим бросил:

— Вы спросите на всякий случай у вождя деревни разрешение на проход через нее, — и укатил.

Пошли искать вождя. Сначала нас привели к представительному фиджийцу лет шестидесяти. Он сказал, что мы можем свободно пройти через деревню к берегу моря, но все-таки лучше поговорить об этом с его братом Семесой, так как он вождь деревни. Дома Семесы не оказалось. Он нашел нас сам, когда мы бродили от одной хижины к другой. Курчавый и, как все мужчины-фиджийцы, в темной юбке, он не очень-то отличался от своих соплеменников. Семеса сразу же разрешил нам пройти через деревню. Мы спокойно добрались до оконечности мыса в сопровождении ватаги курчавых ребятишек и подошли к трехметровому обрыву берега, схваченному железными корнями деревьев. Знак института Карнеги должен быть где-то здесь. И действительно, вскоре мы увидели полуметровый бетонный столбик с английской надписью, но едва успели прочесть надпись, как на нас набросился целый рой злющих ос. Оставаться здесь работать было невозможно. Немного посовещавшись, мы выбрали более безопасное место на песчаном берегу, метрах в пятидесяти от знака, и собрались было работать, когда к нам подошел фиджиец лет тридцати пяти. Он был взволнован и сильно коверкал английские слова.

— Я Веку Ракобили, — сказал он. — Что вы делали на могиле моего отца?

— Мы ничего не делали на могиле вашего отца, — ответил Клименко. — И мы вообще не видели никакой могилы.

— Но вы ходили на мыс, там похоронен мой отец — бывший вождь нашей деревни. Это место — табу…

— Там нет никакой могилы, там стоит только знак американского института Карнеги, который вел здесь свои наблюдения. Мы будем продолжать эту работу. Нам разрешил это делать сам Семеса, — добавил Клименко для убедительности.

— Пойдемте к Семесе, — не успокаивался Веку Ракобили.

Они ушли, а мы сидели на берегу, собирая разноцветные ракушки, выброшенные прибоем. В душе мы поругивали мальчишек, которые успели донести в деревню обо всем случившемся. Но мы понимали, что мальчишки не могли поступить иначе. А они с нескрываемым любопытством смотрели на нас, на наши приборы и раскатывали на своих юрких пирогах вдоль берега.

Клименко пришел через четверть часа.

— Ну и поводили же они меня. Сначала к Семесе, потом к его советнику, потом к какому-то мужчине с медалями. Я всем по очереди объяснял одно и то же, а они меня убеждали, что могила вождя — табу и ходить к ней нельзя. Ну сейчас вроде все в порядке.

Мы начали работу. К этому времени вокруг нас собралось уже полдеревни: мальчишки, женщины с грудными младенцами, девушки. Они нам мешали, но никакие просьбы не могли убедить их оставить нас в покое. А уже начинался прилив, и вода подходила все ближе и ближе. Она была в десяти метрах, в пяти, в трех, двух… И когда мы заканчивали свою работу, она лизнула нам ноги. Быстро собрав приборы, мы нашли удобное местечко под пальмами, чтобы перекусить. Подошел Веку, который все время стоял неподалеку и наблюдал за нами.

— Пойдемте в хижину, — сказал он. — Мой отец завещал, чтобы мы никогда не разрешали есть путникам около нашей деревни. Всегда надо приглашать в хижину.

Мы согласились, и он повел нас к дому Семесы. Дочка вождя принесла таз с водой. Мы разулись у порога и, вымыв ноги, вошли в хижину. В ней была лишь одна комната. Стены сплетены из бамбуковой дранки, вроде циновки. Такие стены легки, они хорошо пропускают воздух, а вода не проникает сквозь них даже в самый сильный ливень. Земляной пол сплошь покрыт циновками из листьев пандануса. Циновки сплетены искусно, в некоторых местах листья выкрашены красной, синей и черной краской. Эти цветные полоски образуют незатейливый орнамент. Панданусовые циновки легки и так эластичны, будто сделаны из мягких кожаных ремешков. Мы уселись, поджав ноги, вокруг чистой циновки, которая здесь служит столом. Жена Семесы, старая фиджийка с седой курчавой головой и доброй улыбкой на морщинистом черном лице, подавала тарелки, чашки, блюда с печеным таро и ямсом, молодые кокосовые орехи, бананы, яркие плоды манго. Мы вынули консервы, ветчину, помидоры и яблоки. Для фиджийцев помидоры и яблоки — плоды экзотические. Привезенные издалека, они в тропиках стоят дороже всех местных фруктов. В общем через минуту на зубах внуков Семесы хрустели наши заморские яства.