Вокруг Света 1974 № 03 (2402) - [32]

Но прежде два слова о формах залежей.

Подземная вода может залегать пластами, горизонтами, рукавообразно, линзообразно. В Кызылкуме, например, форма залежей кое-где копирует русла древних рек и водотоков. Когда-то, просочившись сквозь берег и дно, вода ушла вниз и, угнездившись в водонепроницаемых породах, уперлась в горизонт соленой воды. Соленая вода — более тяжелая — служит как бы опорой. Получается нечто вроде коктейля. Теперь, если в его верхнюю (пресную) часть опустить трубу, можно спокойно выкачать ее, не потревожив нижней. Гидрогеологи Приаральской экспедиции превосходно изучили эту форму залежей и научились использовать ее.

Вода просачивается сквозь дно и берега... Сквозь такыр она просочиться не может, глина водонепроницаема. А что, если помочь воде? Что, если создать искусственную залежь? Увести пресную воду под землю, «посадить» ее на соленую и законсервировать. Искусственно повторить процесс, происходивший по руслам древних рек. Разве не дерзкая мысль?

Вдохновителем проекта снова выступил Нариман Наруллаевич Хаджибаев, а осуществление его он доверил опять же молодым «приаральцам». Надо сказать, что мировой практике известны отдельные и робкие попытки искусственного маганизирования — так называется процесс создания искусственных залежей. Но никто никогда не решался использовать для этого трещиноватые известняки. Порода эта как будто бы мало подходит для подобного эксперимента, но, что делать, она особенно распространена на Устюрте...

И вот в один прекрасный день по степи пронесся «газик». Виктор Соколов выбирал подходящий такыр. Он должен был быть и достаточно большим, и цельным, и чуточку наклонным, и отвечать многим другим требованиям. Кажется, впервые такыры изучали с точки зрения их практической пригодности. Наконец отвечающая всем критериям глиняная плоскость была облюбована. Позвали буровиков. Они просверлили породы, чтобы уточнить их состав и глубину, на которой залегают соленые воды. Прилетели взрывники. Они оцепили местность. Раздался взрыв. Рядом с такыром образовалась круговая траншея с островком посредине.

Траншею и такыр соединили канавкой. У устья ее приладили заслонку. Поднимать и опускать ее можно при помощи воротка. Такие несложные гидротехнические сооружения часто встречаются на арыках Средней Азии. Эксперимент начался.

— Хотите взглянуть на него? — предложил Владимир Красиков. — Я лечу туда завтра. — И тут же предупредил: — Вы того... не расписывайте особенно. Штука сложная. Результат пока неясен. Вот доведем до ясности, тогда пожалуйста. А то, знаю, распишете в два приема... — «В два приема» — его любимое выражение. Для него чайник чаю выпить — в два приема; отчет написать — в два приема...

Я обещал не «расписывать», и мы полетели.

Тут нужно хотя бы немножко рассказать о тех, без кого вообще были бы невозможны современные геологические исследования в пустыне. О летчиках. Наш самолет вел Сарсен Абдуллаев. Он один из самых молодых в Нукусском аэропорту. Возил почту, рассыпал удобрения над полями, обслуживал строительство газопровода — словом, долго летал над «культурной зоной», прежде чем ему доверили работать с геологами. Официально это именуется: «полеты с самостоятельным выбором площадок».

По пути на Устюрт мы садились несколько раз. Абдуллаев подолгу кружил над такырчиком, на который хотел посадить машину, всматривался в его очертания, в то, как колышутся кустики полыни, чтобы определить направление н силу ветра, в то, как взлетают и садятся птицы. Потом на бреющем полете пересекал такырчик несколько, раз, держа в руке секундомер. Зная скорость самолета, нетрудно вычислить длину площадки. Хватит ли ее, чтобы сесть? Один раз мы даже чиркнули колесами землю, но в последний момент, чему-то не доверившись, Сарсен потянул штурвал. Самолет взмыл.

В пустыне нет ориентиров, определить направление полета можно, только сверяясь по карте. Абдуллаев часто зовет Красикова, вместе смотрят то в карту, то на землю... Впрочем, Красиков и без того неотрывно глядит в оконце. Для гидрогеолога лишний раз обозреть с высоты «объекты» очень важно. Подземная вода влияет на ландшафт, на растительность. Скажем, древние, давно уж засыпанные русла рек и протоков, невидимые с земли, сверху различаются четко. Они выделяются по цвету и как бы прорывают другие формы рельефа. А это важный поисковый признак. Скопления тамариска и чингиля говорят о неглубокой линзе воды, а редкие кустики — о безводности. В общем, работы гидрогеологу в воздухе хватает.

Вдруг я замечаю, что Красиков машет мне рукой. Показывает в иллюминатор. Внизу прозрачно блестит слюдяное блюдце.

— Оно?

— Оно!

Идем на посадку.

Дело, ради которого был затеян этот трудный рейс, оказалось настолько простым, что, хотя меня заранее о том предупреждали, я не мог не почувствовать разочарования. Владимир поднял задвижку, и вода с такыра по цементному желобку побежала в канаву. На такыре вода казалась прозрачной и недвижимой, а поток бежал мутный, бесшабашный и шумный. Он бежал уже долго, но не заметно было, чтобы уровень озера понизился. Красиков фотографировал его, измерял скорость потока; лаборантки, прилетевшие вместе с нами, желонками брали пробы из скважин, пробуренных вокруг такыра.