Воин в поле одинокий - [9]

Сизый тростник

Весь в завитушках улиток

Сухо шуршит на ветру.

Мелкие розы

И многоэтажный чеснок

Обступили крыльцо

Низенькой мазанки

Окнами прямо на море.

Мальчик хозяйский

Сыплет песок мне в ладонь

Из своей узкой,

Солнечно-смуглой ладошки,

И говорит: «Всё — тебе.

Погляди, сколько много — тебе».

Струйка песчинок

Течёт и течёт между пальцев.

Мне восемь лет,

И поэтому — вовсе не страшно.

Елагин остров

На ботиночках шнуровка

Высока, остры коньки.

День — что яркая обновка,

И румяная торговка

Прославляет пирожки.

Вензелей переплетенье,

Жаркий пот, скользящий бег…

И — дворцовые ступени,

Львов чугунное терпенье,

В чёрных гривах — белый снег.

Всё расплывчатей и шире

Круг от прожитого дня.

На часах всё ниже гири,

Может быть, и правда — в мире

Нет и не было меня?

Только лёд прозрачно-ломкий,

Только взмахи детских рук,

Ивы у прибрежной кромки,

Звон коньков да сердца громкий,

Заполошно-частый стук.

«Вечер снова кружится в пустых разговорах и ссорах…»

Вечер снова кружится в пустых разговорах и ссорах,

А прикроешь глаза — и дневной утомительный бег

Обращается вспять… Но послушай: за окнами — шорох.

Это просто на землю тихонечко падает снег.

Так раздвинем же шторы пошире и хоть на мгновенье

Отряхнёмся от злой и ненужной словесной трухи.

Посмотри: это снег белизной своего всепрощенья

Укрывает, не глядя, поспешные наши грехи.

«Когда революция выжрет своих…»

Когда революция выжрет своих

Детей — романтичных убийц, поэтов,

Идеалистов, и память о них,

Что называется, канет в Лету,

Когда уйдут её пасынки — те,

Которые, выйдя откуда-то с боку,

Ловят рыбку в мутной воде

И поспевают повсюду к сроку,

Когда сравняются нечет и чёт,

И козырь — с краплёною картой любою,

И обыватель вновь обретёт

Счастье быть просто самим собою,

Когда добродетели, и грехи,

И неудобовместимые страсти,

В общем раздутые из чепухи,

Станут нам непонятны отчасти,

Когда перебродит в уксус вино,

И нечего будет поджечь глаголом,

Придёт поколение next.

И оно

Выберет пепси-колу.

«Я брела наугад, ошибалась и в кровь расшибалась…»

Да никто не дерзнёт сказать, что

Ненавидимы мы Богом! Да не будет!

Повесть временных лет

Я брела наугад, ошибалась и в кровь расшибалась,

Каждый раз успевая урок предыдущий забыть.

Я пыталась исполнить хотя бы несложную малость:

Не скулить по-собачьи, а также по-волчьи не выть.

А ещё — не хулить даже самым изящнейшим слогом

Землю, время, судьбу, что даются один только раз,

И не верить, коль скажут, что мы ненавидимы Богом,

И не верить, коль скажут, что Он отвернулся от нас.

«Всё спокойней, ровнее и тише…»

Подари мне ещё десять лет,

Десять лет,

   Да в степи,

      Да в седле.

В. Соснора. «Обращение»

Всё спокойней, ровнее и тише

Дышит полдень, и, солнцем прошит,

Сизоватый бурьян Прииртышья

Под копытами сухо шуршит.

А каких я кровей — так ли важно

Раскалённой степной синеве…

Голос резок, а песня — протяжна,

И кузнечик стрекочет в траве.

Ни друзей, ни далёкого дома —

Только стрёкот, да шорох, да зной.

Без дорог за черту окоёма

Седока унесёт вороной.

Бросить повод, и руки раскинуть,

И лететь, и лететь в никуда —

Затеряться, без имени сгинуть,

Чтоб — ни эха, и чтоб — ни следа.

Вот я, Господи, — малая точка

На возлюбленной горькой земле,

И дана мне всего лишь отсрочка —

Десять жизней — в степи и в седле.

Инвалид

Никто не знает, был ли он в Афгане,

В чужих горах глотал чужую пыль,

А может быть, по пьяни и по дряни

Свалился под шальной автомобиль.

Нет разницы… Так будем здравы, братцы!

Нам некогда. Мы, взглядами скользя,

Шагаем по стране, где зарекаться

Ни от сумы, ни от тюрьмы — нельзя.

Тутанхамон

Вырезан из старого журнала

Образ, а всего вернее след

Образа. Но я тебя узнала —

Что для нас с тобой пять тысяч лет?

Что цари, династии, эпохи?

Просто слишком долгий пёстрый сон.

Времени засушенные крохи

Не насытят нас, Тутанхамон,

Никогда.

   И оттого так строги

Наши лица. Посох власти сжат

В тонких пальцах. Каменные боги

Память неотступно сторожат.

Всё исчезнет, чтоб вернуться снова

Сквозь немую боль и смертный страх —

Взмах руки, сорвавшееся слово

И улыбка на твоих губах.

Святой Борис

Качнулись в сёдлах каменные спины —

Отспорив, отшумев, угомонясь,

Уходит недовольная дружина.

И что теперь ты будешь делать, князь?

Беги, Борис! Испуганною птицей

Лети за горизонт, на край земли.

Часы идут. Земное время длится

И рвётся под копытами в пыли.

Дрожат и наливаются неслышно

Минуты, словно капли на весу…

О Господи! Среди живых я — лишний,

Но кто из нас войдёт с Тобою в суд?

Оправдываться — тщетная затея,

Коль Сам Ты не отпустишь мне долги…

Толкаясь и от трусости потея,

В шатёр уже врываются враги.

О Господи! Услыши и помилуй,

На миг один открой Свои пути,

И если я ослабну — дай мне силы

До губ дрожащих чашу донести.

Чтоб, к жизни пробудясь в смертельной ране,

Расправив изумлённые крыла,

Бессмертия глубокое дыханье

Душа перед полётом обрела.

К портрету Чезаре Борджа

Беззаконный гордец, воитель,

Соблазнитель и отравитель,

Не щадивший ничью обитель,

Всё смешавший — честь и позор.

Руку — на рукоять кинжала:

Вырвать с корнем дурное жало

Клеветы!.. Только правды — мало,

И ведь правда скучна, сеньор.

Как рубины горят кроваво!

Ваша сила и ваше право…

Улыбнитесь, прошу вас, право —

Нынче тоже всё — суета.

Ни урока нам и ни срока,

Страсть огромней и злей порока…