Воин в поле одинокий - [26]

Понимаешь, что жив, незатейливо жив до сих пор.

То ли в списках забыт, то ли просто — на время отсрочен.

Сунув руки в карманы, по серому насту идёшь —

Обострившийся слух выделяет из общего хора

Ломкий хруст ледяной, шорох мусора, птичий галдёж,

Еле слышный обрывок старушечьего разговора:

«…мужикам хорошо: поживут, поживут и — помрут.

Ни забот, ни хлопот… Ты ж — измаешься в старости длинной,

Всё терпи да терпи…» — и сырой городской неуют

На осевшем снегу размывает сутулые спины.

Бормоча, что весь мир, как квартира, — то тесен, то пуст,

Подворотней бредёшь за кирпичные стены колодца,

И навстречу тебе влажно дышит очнувшийся куст,

Воробьи гомонят и высокое небо смеётся.

«Время едва качнулось, но через край…»

Время едва качнулось, но через край

Чья-то жизнь выплеснулась невозвратимо…

Эй, музыкант! Что-нибудь ретро сыграй

Всем, кто спешит, всем, кто проходит мимо.

Время качнулось, и — наклонились весы,

Дрогнула паутинка, смешались тени.

Только у взлётной стынущей полосы

Тихо и напряжённо гудят мгновенья.

Время качнулось. И заполошный грай

Ахнул и рассыпался многоточием…

Не подбирай листья, не подбирай

Взорванного пространства цветные клочья.

Время качнулось и устремилось к нулю.

Только ветер в сизом чертополохе:

— Я люблю тебя,

   слышишь,

      я очень тебя люблю, —

Бьётся и затихает на полувздохе.

«Когда собаки потеряют след…»

Когда собаки потеряют след,

Поскуливая зло и виновато,

Я сквозь туман сырой и клочковатый

В ветвях увижу чуть заметный свет.

Я сплюну кровь и посмотрю туда,

Где месяц опрокинул коромысло

И волчья одинокая звезда

На паутинке каплею повисла.

И я прижмусь к шершавому стволу —

Ко всей своей неласковой отчизне,

И вдруг услышу славу и хвалу

Создателю — в дыханье каждой жизни.

И я заплачу, веря и любя,

На все вопросы получив ответы.

И улыбнусь. И выдохну — себя

Навстречу ослепительному свету.

«Дыханьем полуночи кроткой…»

Дыханьем полуночи кроткой

Колышется штора слегка,

За тонкою перегородкой

Ругаются два старика.

Хрипящей изнанкой наружу —

И в чём не отпустят вины:

По матери, в бога и в душу!..

А сами — бедны и больны.

Кто предал Россию, кто продал,

Кто — сволочь, кто просто — дурак,

Кто деньги украл у народа,

Кто сдал государство за так.

И спорят, нетрезвые оба,

Ненужные здесь никому…

Бессонная горькая злоба

Летит в заоконную тьму.

Водица клокочет в сортире,

За стенкою грохнул засов.

И падает чёрная гиря

На хрупкую чашу весов.

«Не стоит свеч, сожжённых за игрою…»

Не стоит свеч, сожжённых за игрою,

Сама игра. Так стоит ли играть?

И если городок — дыра дырою,

Нужна ли для его осады рать?

А что поэт? — Пускает на растопку

Всё, что имеет, — ничего не жаль —

Отыскивая узенькую тропку

В едва ли существующую даль.

Он штопает судьбу. В словесном соре

Неведомую ищет благодать,

С небытием и нелюбовью споря.

Пощады — не просить, наград — не ждать.

Калашный ряд пугнув суконной рожей,

Он стих кропает умникам назло —

Дурак, бездельник, пьяница… И всё же —

Благословенно наше ремесло.

Зимний блюз

Нынче в городе мокрый снег и метель —

Минус сменился на плюс.

Снизу — просто слякоть, а сверху — метель,

Но в этом тоже есть плюс.

И я плюю на погодную канитель —

Я слушаю зимний блюз.

Зимний блюз — это снежные хлопья в лицо,

Метронома размеренный счёт.

Это хохот мгновений, летящих в лицо,

Это — обратный отсчёт.

Зимний блюз — это время смыкает кольцо,

И нечет выпадает как чёт.

Тонкий луч сквозь шторы острее пера —

Вспомни и вновь забудь,

Невесомее пуха и острее пера —

Вспомни и сразу забудь.

Зимний блюз это значит — уже пора,

И всё же — ещё чуть-чуть.

Зимний блюз — это солнце в осколках льда,

Это хруст шагов за спиной,

Это свет, застывший в осколках льда,

Это вздох за твоею спиной.

Зимний блюз — это то,

что с тобой навсегда,

Это то, что навсегда со мной.

Зимний блюз — это значит никто не скулит,

И горе — уже не беда.

Если блюз играет, то никто не скулит,

Ведь горе — всё ж не беда.

Зимний блюз — это то, что уже не болит,

Это то, что болит всегда.

И вот я слушаю зимний блюз,

Сердце в ритм обратив.

Некто свыше импровизирует блюз,

Вселенную в ритм обратив.

И я уже ничего не боюсь,

И не перевру мотив.

«Звоном лопнувших стёкол и хохотом ветра в трубе…»

Звоном лопнувших стёкол и хохотом ветра в трубе,

Сквозь ненужный уют и чужую невнятную жалость,

Птичьим криком пронзительным из ниоткуда — тебе,

Уцелевшему там, где и тени моей не осталось.

Vae victis![6] Послушай, о милости к падшим — забудь.

Если рухнут оковы, никто нас не встретит у входа.

Потому что огнём и мечом пролагают свой путь

В белых ризах — любовь, и в летящих одеждах — свобода.

А подняться на плаху, ты знаешь, немногим страшней,

Чем когда-то казалось: всего лишь взойти по ступеням.

И внизу — слишком много тех самых мечей и огней,

А вверху — только небо, следящее за восхожденьем.

Лунный свет

Словно бы серебристые звенья

Меж ветвей рассыпаются в прах,

Невесомые лунные тени

Сонно дышат во влажных кустах.

Свет стекает в долину со склонов,

Где лучом каждый стебель прошит,

И струится меж дремлющих клёнов,

И в осиннике тихо шуршит:

«Выходи, моя радость, не бойся —

Отпылали дневные огни.

Выходи, лунным светом умойся,

Вдоль стены лунной тенью скользни.

Большекрылой бесшумною птицей

Меж туманных кустов пролети,

Выходи на полянах кружиться,