Воин в поле одинокий - [24]

Москва

Я прощу тебе даже

толстые пальцы в перстнях,

поруганный Новгород,

обескровленный Псков,

даже сытую наглость

кухарки, дорвавшейся до,

торопливое чавканье

во время чумы,

даже все твои «псевдо» —

традиции и авангард,

душность посконную,

потный гламур —

за щемящую кротость

в названиях станций метро,

бесприютность дыхания,

пережившего плоть,

и за то, что церквушка,

впаянная в асфальт,

капелькой времени

всё же

   стекает

      в вечность.

«Мне снилось, что всё — так, как надо…»

Мне снилось, что всё — так, как надо:

Что вместо маразма — склероз,

Что летом — теплынь и отрада.

Зимою — бодрящий мороз.

И жизнь без единой помарки —

Полнейший улёт и привет,

Все дарят при входе подарки,

И гасят при выходе свет.

Детей не кусают собаки,

Украсился клумбой пустырь,

Раскаявшиеся маньяки

Гурьбою идут в монастырь.

Слышны колокольные звоны,

Повсюду — тепло и уют…

На крышах танцуют вороны

И бодрые песни поют.

«Никогда не страдала бессонницей — миловал Бог…»

И действительно, хватит об этом.

М. Александр

Никогда не страдала бессонницей — миловал Бог,

Ну а если когда-то страдала — так самую малость.

Не любила гадать. Не умела читать между строк.

В суть вещей не проникла, да в общем-то и не пыталась.

Никогда ни о чём не просила, хоть знала: никто

Не предложит и не позовёт. Никогда не шумела.

Не любила морозы и ватную тяжесть пальто.

Не любила готовить и гладить, однако — умела.

Собираясь в дорогу, с собой не звала никого.

Никогда не скучала. С тенями играла и светом.

Ничего не боялась. Любила тебя одного.

Прожила — как смогла.

   И действительно, хватит об этом.

«Сосредоточенно погружаться в сон…»

Сосредоточенно погружаться в сон,

В душный мех полуночи тонкорунной,

В тихое бормотанье, нестройный звон,

Ропот прерывистый, стон дребезжаще-струнный.

Вязнуть в безвременье, на его глубине,

Тускло мерцающей, чёрной и тёмно-синей…

Голос невнятный в пространстве или во мне

С каждым ударом сердца невыносимей!

Будто бы струны одна за другой — вот так —

Лопаются и звук издают фальшивый.

И — ничего: за шторой вздохнёт сквозняк,

Каменный двор шаги сглотнёт торопливо.

Сжаться в комочек и репетировать смерть,

Чтоб обмануть её верней и успешней:

Главное — не выдать себя, суметь

Слить пустоту внутри с пустотою внешней.

Но, услыхав, как пульсирует тишина,

Вдруг заиграть, всё бесстрашней, свободней, выше,

Чтобы мелодия жизни была верна.

Даже если её никто не услышит.

«А в декабре бесснежном и бессонном…»

А в декабре бесснежном и бессонном

Бежит трамвай со звоном обречённым,

И пешеходы движутся вперёд,

Как будто их и правда кто-то ждёт.

И пропадают в трещине витрины

Чужие лица, каменные спины,

А следом отражение моё

Торопится, спешит в небытиё.

Любимый муж, любовник нелюбимый,

Эквилибристы, акробаты, мимы

Бредут сквозь ночь дорогами тоски…

И время слепо ломится в виски.

Стук метронома, взвинченные нервы,

Брандмауэра тёмный монолит:

Который час — последний или первый

По грубым кружкам вечности разлит?

Который — разошедшийся кругами?..

Но подворотня давится шагами,

Невнятно матерится инвалид

И Млечный Путь над крышами пылит.

«В перестуке колёс всё быстрее и злей…»

Noli tangere cyrkulus meos[5]

Архимед

В перестуке колёс всё быстрее и злей —

Никого не вини, ни о чём не жалей,

Ни о чём не жалей, никого не вини…

А навстречу, как жизни чужие, — огни.

А навстречу горстями мгновений — кусты,

Полустанки, заборы, сараи, кресты.

Это — дерева стон, это — скрип колеса…

Ах, прожить бы ещё полчаса, полчаса!

Ах, прожить бы ещё!.. головою тряхни —

Ни о чём не жалей, никого не вини.

Слышишь? — в ровном дыхании русских полей:

Никого не вини, ни о чём не жалей.

Это — сердце, сжимающееся во мгле,

Это — рюмка с отравой на грязном столе,

Это — в кранах бормочет слепая вода,

Это — по коридору шаги в никуда.

Это — времени бешеные виражи,

Это — «Бей, но не трогай мои чертежи!»,

Это лезвие ночи проводит черту

Сквозь ноябрьскую зябнущую наготу.

Так присвистни, потуже ремень затяни,

И судьбу, словно глупую птицу, спугни.

И под крики «Распни!», и под крики «Налей!»

Никого не вини, ни о чём не жалей.

«…Так и я бы хотела…»

Я хотела бы жить с вами в маленьком городе,

Где вечные сумерки и вечные колокола…

М. И. Цветаева

…Так и я бы хотела,

только без вас,

где-нибудь в Порхове

или, к примеру, Изборске

жить

от зарплаты и до зарплаты,

трудиться

в районной больничке

доктором.

Работать как лошадь,

уставать как собака,

иногда,

случайно услышав

единственный колокол,

вздрагивать,

   молча креститься,

не вспоминать ни о чём.

И я бы хотела,

но

многовато условностей,

разных мелких помех…

Нет,

красивого жеста

не выйдет.

Да и в конце-то концов,

какая мне разница,

где

встречать свои вечные сумерки.

«Снег февральский запёкся в лёд…»

Снег февральский запёкся в лёд,

А тебе лишь одно — вперёд,

А тебе лишь одно — держись!..

Бесконечность — и вширь, и ввысь.

Лишь бы только выдержал наст,

Лишь бы только — в последний раз,

Лишь бы только — ещё прыжок…

Это всё — ничего, дружок.

Это — поле и дальний лес,

Чьи-то тени наперерез,

Даль, сужающая зрачки,

Хриплый лай, сухие щелчки,

Льдинка, схваченная на бегу,

Боль, взорвавшаяся в боку,

Привкус ржавчины на губах,

Голой ветки прощальный взмах.

Это на краю пустоты

В чьё-то горло вцепился ты,

Захлебнувшись собственной кро…

Это звёздное серебро